Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов

Как у тебя дела с диссертацией? Напиши, мне интересно, как ты решила подойти к проблеме Арагона, сюрреализма и его разрыва с Бретоном. Возможно, следует задаться вопросом об исторической основе сюрреализма и о предательстве — кто предал, кого предал, что предал. Пришли мне несколько страниц. Ты должна проявить упорство. Я знаю твою натуру — тебе захочется перемен. Не поддавайся. Главное сейчас — защититься, потом можешь делать что хочешь, даже учиться на психолога. Ты не должна жертвовать годами учебы из-за глупой блажи. Психологу найти работу ой как непросто, а профессия преподавателя, что бы там ни говорили, настоящее дело. Ты создана для этого…

Рассуждения Пьера показались мне, скорее, скучными, но я все-таки решил дочитать до конца — и дочитал бы, не вернись разъяренная Сесиль.

— Ты ему донес?

— Нет!

— Ты один знал, я больше никому не говорила!

— Я не писал Пьеру.

— А откуда он узнал, что я хочу бросить диссертацию?

— Понятия не имею.

— Это невозможно, Мишель. Ты врешь!

— Он всего лишь делает предположение. Ты ведь пока не приняла решение, ты в раздумьях. Нет ничего странного в том, что старший брат дает тебе совет.

— Плевать я хотела на него и его дурацкие советы, надоело!

— Сядь и напиши Пьеру письмо, ему будет приятно.

— Ты-то что лезешь? Я вроде бы не интересовалась твоим мнением. Уверена, это ты настучал Пьеру. Действуешь исподтишка, маленький хитрюга.

— Да не мог я ничего рассказать, у меня даже адреса его нет.

— Поклянись, что не писал ему.

— Клянусь!

— Даешь честное слово? Посмотри мне в глаза.

— Даю слово, Сесиль. Лично мне все равно, будешь ты заниматься филологией или психологией.

— Твой брат слишком сообразительный.

— Просто Пьер хорошо тебя знает.

— Ну, мою диссертацию он прочтет не скоро — если вообще прочтет. Ладно, нам пора бежать.

Я плюхнулся на скамейку, чтобы отдышаться, и Сесиль пришлось вернуться.

— Так и будешь тормозить каждые пять минут?

— Я выдохся. И шорты падают.

— Мне надоело твое нытье!

— Думаешь, с тобой легко? Ты злюка, ведьма! Хочешь бегать — вперед, наслаждайся! Но без меня!

— Пьер прав, ты — маленький придурок!

Я разозлился и пошел к выходу из сада. Мы с Сесиль часто спорили по разным поводам, но до такого никогда не доходило. Я был уже у ограды, но Сесиль так меня и не окликнула. Я обернулся и увидел, что она исчезла. Вернуться домой в таком виде было невозможно, а одежда осталась в доме на набережной Августинцев. Пришлось отправиться туда и прождать целый час на лестнице.

— Что ты тут делаешь? — удивилась Сесиль.

— Пришел переодеться.

— Давай выпьем кофе.

— Не хочу.

— Как насчет шоколада?

— Брось, Сесиль, я переоденусь и пойду.

— Ты больше не мой маленький братец?

Я не мог устоять перед таким обращением, и она это знала.

— Ты стала ужасно вредная.

— Я бросила курить.

— Не может быть! Давно?

— За неделю не выкурила ни одной сигареты. А отыграться могу только на тебе.

Она собрала со стола обрывки письма Пьера, нажала на педаль и бросила их в мусорное ведро. Шоколада не оказалось, пришлось пить кофе с молоком.

— Почему ты мне не сказала?

— Думаешь, я занялась спортом от нечего делать? Мне пришлось, я набрала два кило.

— Ты просто отекла.

— Если бы! Началось с двух килограммов, а кончится семью. Одна моя подруга поправилась аж на десять! Тебе понравится, если у меня все тело будет в жировых складках?

— Ты не преувеличиваешь?

— Нисколько!

Сесиль вышла и вернулась с альбомом фотографий:

— Вот, смотри. Это моя мать — до свадьбы. Она весила сорок восемь килограммов.

Сесиль начала лихорадочно листать страницы, дошла почти до конца и ткнула пальцем в черно-белый снимок, на котором ее мать позировала на фоне Акрополя.

— На пятнадцать лет старше и на тридцать кило толще. Не хочу стать такой же.

— А с чего ты взяла, что тебе это грозит?

— Дочери всегда становятся похожими на матерей, а сыновья — на отцов. Отсюда все проблемы.

— У меня с отцом никаких проблем нет.

— Значит, будут. Пьер пытался разорвать порочный круг. Мало кто так усердствовал, надеясь разочаровать семью. Судьба похожа на магнит, от нее не уйдешь. Пьер и папа никогда ни в чем друг с другом не соглашались, но мыслили одинаково. А теперь Пьер стал таким же тяжелым человеком, каким был отец.

— Раньше ты никогда не рассказывала о родителях.

— Их уже нет в живых. Что о них говорить.