Когда девчонки хотят поздороваться со мной, думает Гидеон, они просто говорят «здравствуй».
В стене напротив двери два больших окна, одно из которых ведет к пожарному выходу. Из окна видна зеленая каемка лужайки; края внешней рамы касаются ветви. В стене слева — без окон — две двери, а за ними один маленький и один огромный чулан. Мебель — как обычно в общежитии, но к стереосистеме подключен белый iPod, а в центре комнаты красуются две отдельно стоящие колонки фирмы Bang & Olufsen.
— Мы с Николасом специально выбрали эту комнату, потому что отсюда легко выбраться. — Каллен показывает на пожарный выход. — Это «Уайт», общежитие девчонок, где живут наши друзья, — говорит он, указав через боковое окно на более современное кирпичное здание с той стороне лужайки.
Легко выбраться? Интересно, думает Гид. «Выбраться» — не значит ли «улизнуть»? Щекочущая нервы, волнующая идея.
Именно так, Гидеон. В нашей школе все говорят эвфемизмами. Еще привыкнешь.
В комнату заходит Джим Рейберн, крутя на пальце ключ от фургона. Кажется, на брелоке написано что-то про рыбалку, но мне не разобрать. Увидев Каллена, Джим Рейберн грустнеет. Не от возмущения: «я не могу поверить, что мой сын получил в соседи явного негодяя», а от вопроса «почему этому мальцу, который вовсе не похож на негодяя, досталась более высокая ступень в пищевой цепочке мужской привлекательности?». Джим Рейберн ужасно не уверен в себе. Поэтому Гид и боится. Он надеется (глубоко-глубоко в душе), что вовремя распрощался с отцом и не успеет унаследовать эту черту.
— Очень приятно, — произносит Каллен и пожимает руку Джима своей большой лапой с уверенностью и дружелюбием. — Мы с Николасом с нетерпением ждали знакомства с вашим сыном. — Джим Рейберн расправляет плечи и начинает держаться чуть более открыто, столкнувшись с обезоруживающей приветливостью Каллена. Дверь, скрипнув, приоткрывается. Перед глазами Гидеона мелькает черная курчавая голова и пронзительно-голубой глаз. Щель становится чуть шире, и Гидеон видит парня. Парень не улыбается. В руках у него большой кувшин с водой. При помощи коричневой кожаной сумки он делает щель в двери чуть больше и заходит в комнату, ставит сумку на низкий деревянный комод и, по-прежнему без единого слова, исчезает в коридоре, возвращаясь с еще одной такой же сумкой. Он ставит ее на пол, подходит к той кровати, что в центре, и начинает двигать ее через всю комнату, в темный уголок, где крыша идет под уклон. Он делает шаг назад, смотрит на кровать и сдвигает её примерно
на пять сантиметров влево. Затем делает большой глоток из кувшина и ставит его под кровать.
— Я Николас, — сообщает он Гидеону, по-прежнему не улыбаясь. — А ты, смею думать, Гид. — Он кивает в сторону Джима. — А вы, смею думать, отец Гида?
— Гусь тоже думал, что купается, пока вода не за- кипела, — отвечает Джим, хотя шутка явно не к месту. Николас вежливо улыбается тонкими губами, пожимая руку сначала Джиму, потом Гиду. Он ниже Каллена сантиметров на восемь и на две трети шире, но отчего-то выглядит более устрашающе. У него потрясающая манера держать себя.
Николас подходит к сумке и опирается на нее обеими руками, точно поддерживая равновесие. Расстегивает молнию и достает сначала молоток и затем один гвоздь, который забивает в стену парой коротких сильных ударов. Вслед за этим извлекает из сумки черно- белую фотографию в черной деревянной раме 20 ´ 25. На ней молодая красивая девушка. Николас вешает снимок на стену, а Гид тем временем наклоняется вперед, чтобы рассмотреть получше. У девушки темные волосы и ясные, сияющие глаза.
— Вот это да, — восхищенно произносит Гидеон. — Твоя девушка?
Каллен откидывает голову назад и воет, как волк. Николас ничего не говорит и продолжает рыться в сумке. Достает белую простыню и встряхивает ее резко, почти сердито, застилая кровать.
— Нет, — говорит он, и его голос теплеет. — Это моя мать. — Он подтыкает простыню, делая безукоризненные уголки, как в отеле, затем садится на кровать, снимает свои модные кроссовки и осторожно, словно мучаясь от боли, опускается на спину. — Простите меня за необщительность, — говорит он. — Езда в одной машине с мачехой вызывает у меня эмоциональное истощение, после которого мне необходим отдых.
Каллен все еще хихикает в кулак, и Николас окидывает его неодобрительным взглядом, затем закрывает глаза и натягивает простыню до подбородка. Всего через пару секунд он уже храпит.
Каллен шарит в кармане и достает крошечную серебристую камеру.
Читать дальше