Надя Лоули - Жить и умереть в Париже

Она потихоньку взглянула на часы и, не выдержав, спустилась на первый этаж, чтобы позвонить из телефона-автомата. Муж сказал, что у них все нормально, сына он покормил и уложил спать. Он ни о чем ее не спросил, а она не стала ничего объяснять. Никакой своей вины она перед ним не чувствовала.

Подходя к столику, Марина заметила, что Алик с Аркадием о чем-то тихо и серьезно говорили, но при ее приближении замолчали. Когда Марина села за стол, общий разговор возобновился, но что-то сбилось в нем, не было уже прежней непринужденности.

Подали десерт. Аркадий, уставив на Марину свои холодные серые глаза с белесыми ресницами, заявил, что у него созрел тост-предложение. Подняв бокал с шампанским, он сказал, что их фирме нужен сотрудник для парижского офиса, что новый офис в Париже — филиал их московской компании и что они собираются предложить работу Марине. В случае согласия они подготовят соответствующий контракт. Марина еще опомниться не успела, как мужчины чокнулись с ней шампанским. Ароматное ледяное «Мартини Асти», казалось, тут же проникло в кровь, и та закипела, заискрилась тысячами маленьких пузырьков. Все перемешалось: радость, испуг, влюбленность, неясные опасения и возможность головокружительных перемен…

Марина молчала, растерянно покачивая головой. Аркадий, откинувшись в кресле, неторопливо и спокойно продолжал: зарплата в три раза больше, чем в «Аэрофлоте», рабочий график не нормирован, возможны поездки по Франции и за границу, соответственно, будут приличные командировочные.

Все было слишком неожиданно, пугающе невероятно. Впервые, кажется, карты не наврали. Ей предлагают то, о чем она только мечтать могла все последние годы, — перемену жизни, перспективу, но… Смятение отобразилось на ее милом лице, губы дрогнули. Алик придвинулся к Марине, взял ее руку в свою, ласково сжал, тихо, доверительно проговорив: «Ну, не волнуйся, дорогая, у тебя есть время подумать. Твой ответ не повлияет на наши отношения, мы все равно останемся друзьями». Он поднес ее руку к губам, повернул и поцеловал в самую серединку ладони. Лицо Марины вспыхнуло. А Аркадий между тем заметил, что вообще проблем нет, они дадут объявление в русской газете, и от желающих не будет отбоя. Просто они вспомнили, что Марина говорила им, будто хочет менять работу, и это так удачно совпало с их планами…

Алик улыбнулся и повторил, что она может взвесить все «за» и «против», а их устроит любой ее ответ. Его нисколько не смущало, что он использует свой шарм для дела. Сейчас он чувствовал настоящее влечение к этой нежной, искренней и красивой девочке. Ему даже самоуверенно показалось, что он сможет сделать ее счастливой.

После десерта они пили кофе внизу, в баре, и никак не могли расстаться. Марина забыла, что дома ждут муж и сын, что уже полночь и завтра на работу. Она ни о чем не думала сейчас. Ей было хорошо впервые за много лет.

По-английски Аркадий заказал через бармена такси. Они вышли на Елисейские Поля, нарядные и многолюдные, несмотря на поздний час. Город жил загадочной, манящей ночной жизнью. Капли дождя сверкали в огнях рекламы и свете фар несущихся автомобилей, как пузырьки шампанского, которым, казалось, был напоен ночной воздух.

Алик бережно усадил Марину в такси. Она по-детски доверчиво подняла к нему сияющее, все в капельках дождя лицо. Прежде чем захлопнуть дверцу, он быстро наклонился и поцеловал Марину в мягкие приоткрытые губы. Она махнула на прощание рукой, и такси увезло ее в сверкающую парижскую ночь.

Пешком Алик и Аркадий дошли до площади Согласия. Город понемногу затихал. В кафе и барах уже готовились для приема утренних посетителей, на улицы выезжали уборочные машины…

Когда они вошли в холл своего отеля, администратор вместе с ключами подал им и записку. Звонила Марина, просила передать, что — согласна.

На третий день затворничества Жан-Марка, не выдержав, к нему приехала Аньес. Своим ключом она открыла дверь и зашла в полутемную, пропахшую лекарствами квартиру.

Картина, которую она застала, была удручающей. Говорить Жан-Марк совсем не мог, температура у него поднялась, глаза лихорадочно блестели. На столике возле кровати лежали рецепты, выписанные семейным врачом, лекарства и чашка с уже остывшим питьем. Вместо приветствия Жан-Марк, не поднимая головы, слабо махнул рукой и улыбнулся.

От жалости к нему Аньес чуть не всхлипнула. Обняв его большую, тяжелую голову обеими руками, она щекой прижалась к горячему лбу. Бедняга! Скоро спектакль, а он валяется тут один-одинешенек с температурой, отгородился от всего мира, никого не хочет беспокоить своей персоной. Глупый, милый, любимый…