Энтони Берджесс - Мистер Эндерби изнутри

Веста, с тем же подозрительным взглядом, сказала:

— Надеюсь, вы это серьезно. Я не про кино, а про обещание стать немножко нормальней. Вы в жизни столько всякого упустили, правда? — И протянула руку, холодный подарок. — О, знаю, звучит, наверно, немножечко претенциозно, но я понимаю свои обязательства перед вами, не обыкновенный долг жены перед мужем, а больше. Мне доверена забота о великом поэте. — Лошадь справедливо заржала; на острове Тиберина грянула масса фанфар.

— И вы абсолютно правильно, — продолжал Эндерби, — привезли меня в Рим. Это мне тоже ясно. Вечный Город. — Он почти наслаждался. — Символ общественной жизни, символ духовного возрождения. Но, — робко спросил он, — когда мы вернемся? Я так спешу, — пояснил он, — вернуться затем, чтоб начать нашу истинную совместную жизнь. Жду не дождусь, — сказал он, — когда мы с вами останемся в нашем собственном доме, просто вдвоем. Давайте, — предложил он, внезапно подпрыгнув со школьническим нетерпением, — завтра вернемся. Можно, наверно, достать пару мест на какой-нибудь самолет, а? О, давайте вернемся.

Она вырвала у него свою руку, и Эндерби ощутил когти страха, не лишенного сходства с изжогой: может быть, она весь спектакль насквозь видит. Но Веста сказала:

— Нет, нельзя возвращаться. Пока. В любом случае, еще с неделю. Понимаете, кое-что надо устроить. Собственно, сюрприз задумывался, но лучше сейчас вам сказать. Я признала хорошей идеей пожениться нам с вами тут, в Риме, по правилам. Я не брачную мессу имею в виду или что-то подобное, только простой обряд.

— О, — просиял Эндерби, глотая ком за комом тошноту и злобу, — какая действительно очень прекрасная мысль!

— Один очень хороший священник по имени, кажется, отец Аньелло, завтра с вами придет повидаться. Я с ним познакомилась у княгини Виттории Коромбона. — Она трелью со вкусом пропела имя, с нежной любовью к титулу.

Ложный Эндерби тяжело дышал, силясь запихнуть Эндерби Настоящего обратно в чулан.

— Что священник, — полюбопытствовал он, — делал в магазине готового платья?

— О, какая чепуха, — улыбнулась Веста. — Княгиня Виттория Коромбона не держит магазин готового платья. Она пишет в «Фем» кинослухи. Отец Аньелло большой интеллектуал. Долго прожил в Соединенных Штатах, идеально говорит по-английски. Он, как ни странно, читал один ваш стих — богохульный, о Деве Марии, — и ему очень хочется пару раз хорошенько подольше с вами потолковать. А потом, разумеется, он послушает вашу исповедь.

— Ну, — улыбнулся Эндерби, — приятно знать, что кто-то обо всем позаботился. Какое облегчение. Знаете, я действительно в высшей степени благодарен. — И стиснул ее руку на повороте на виа Национале: огни, огни, Американский Закусочный Бар, банк Духа Святого, магазин за магазином за магазином, оживленный и освещенный аэровокзал, гостиница. Разжиревшая лошадь остановилась рывком и фыркнула, не специально на Эндерби. Кучер поклялся, что счетчик врет, механическую неполадку трудно исправить, слишком мало показывает. Эндерби спорить не стал. Дал на пятьсот лир больше натиканного и сказал кучеру:

— Ты тоже сволочь. — Рим; как же он любит Рим!

Эндерби наблюдательно и настороженно выжидал в баре отеля. Были там поздние любители кофе за столиками, многоречивые ораторы на быстрых иностранных языках, в целом дюжина или десяток; всех их Эндерби обменял бы на Роуклиффа. Хорошо бы, вчерашнее утро вернулось хоть на пять минут, в баре только он, Данте и Роуклифф; чертовски здорово двинуть разок по пролептически в кровь разбитому носу. «L’Animal Binato», надо же. Муза наверняка сейчас очень расстроена, пышет дымом, как гарпия, столько труда впустую. В ожидании третьего стакана фраскати Эндерби посмотрел на прелестную Весту за бокалом перно, потом скорчился, симулируя боль в желудке.

— У-у-у-ф-ф-ф, — сказал он, — разрази тебя. — Арррргх.

— Чересчур много пьете, вот где ваша проблема, — заметила Веста. — Ладно, пошли ложиться в постель. — Эндерби, до конца артист, издал душераздирающее бурчание, как в старые времена. Грерррхрапшшшшшш. Она озабоченно приподнялась.

— Нет, — сказал Эндерби. — Тут обождите. На первом этаже уборная. Правда, ничего такого. — И улыбнулся, лжец, сквозь смертельные муки, усадив ее обратно. Щеки раздул, как гаргулья, кивнул энергично, указывая, что это указывает на то, на что должно указывать, и ловко вышел из бара, урча, харкая, к изумленью кофейничавших, в вестибюль. А там торопливо сказал шустрому администратору с неискренней золоченой ухмылкой, стоявшему за конторкой в обрамлении из светящихся трубок: