Ольга Разумная - Будни ГКБ. Разрез по Пфанненштилю

В дверях восьмой палаты Ульяна столкнулась с Надеждой Ласточкиной, молоденькой медсестрой, всего год назад окончившей училище. Больше всего на свете Наденька боялась показать свою некомпетентность, поэтому часто совершала глупые промахи и ошибки, которых легко можно было бы избежать, посоветуйся она со старшими товарищами.

— Ульяна Михайловна! Я думала, вы уже ушли, время-то шестой час, — голос Надежды звучал испуганно, — знай я, что вы в больнице… Это мне Абрам Семенович велел…

— Все потом. Что случилось?

— Тут Астахова сцену устроила, плакала, рыдала…

— Ясно. Вколола что?

— Как обычно, диазепам внутривенно. Что, зря? Ульяна Михайловна, не надо было? Ну так она орала на весь этаж…

Молча отодвинув в сторону растерянную медсестру, Караваева шагнула в палату.

— Посторонние, освободите помещение, пожалуйста! — строго скомандовала она, окидывая быстрым взглядом притихших посетителей. Неожиданно одно лицо показалось ей до боли знакомым.

— Леля! — не удержалась она от возгласа. — Ты что здесь делаешь?

— А я боялась, не узнаешь. К тебе сегодня подругу мою положили, Варвару Воронцову, вот пришла навестить.

— Как тесен мир! Посиди в коридорчике, освобожусь — поболтаем.

Дождавшись, когда все родственники выйдут и в палате останутся только пациентки, Ульяна присела на краешек кровати Ксении. Девушка лежала лицом к стене, она уже не плакала, но дыхание ее было тяжелым, плечи изредка подрагивали, а из груди время от времени вырывались сдавленные всхлипы.

— Ксения! — Ульяна коснулась ее плеча. — Вы меня слышите?

Ответа не последовало.

— Да без толку все это, Ульяна Михайловна, — не удержалась Катерина, — спит она. Ей как Надька укол вкатила, она почти сразу отключилась.

— Понятно. Ну тогда, может, вы мне расскажете, что тут произошло? — Уля обвела подозрительным взглядом троих соседок Ксении по палате. — Кто довел Астахову до такого состояния?

— Это все та тетка! — тут же выпалила Катерина. — Она уже навещала Ксюшу в первый день, как только ее к нам положили. Пришла вся расфуфыренная, будто не в больницу, а на прием к английской королеве, так Ксюха с ней разговаривать отказалась, отвернулась к стенке и молчок. А сегодня, смотрю, она снова пожаловала, села на кровать, наклонилась и давай что-то на ухо Астаховой нашептывать. Та слушала, слушала, а потом как вскочит, да как начнет рыдать. Тетка струхнула, с кровати прыг и к дверям, стоит, с Ксюхи глаз не сводит и все твердит: «Одумайся, пока не поздно, это же в твоих интересах». Ну а как Ксюша в истерике биться начала, она тут же ходу из палаты, и правильно сделала, наша-то тихоня ей вслед стаканом запустила. На шум Амбрам Семенович прибежал, он, кстати, с той дамой в дверях столкнулся, и по-моему, они даже о чем-то поговорили в коридоре, хотя… — Катерина задумалась, — может, мне это и померещилось, гул в палате стоял страшный — Ксюша рыдает, родственники охают, мы с девочками в полном шоке…

— Спасибо, Катя, все понятно, — устало прервала словесный поток Ульяна Михайловна, а про себя подумала: «Будь на то моя воля, запретила бы все посещения родственников, от них никакой пользы, один только вред и сплошная антисанитария».

Она снова повернулась к Астаховой. Дыхание девушки выровнялось, пульс замедлился, всхлипы прекратились, пациентка крепко спала. «Зря успокоительное вкатили, — поморщилась Ульяна, — не люблю я эти транквилизаторы, достаточно было просто удалить из палаты источник раздражения. Однако странно: Ксения показалась мне вполне уравновешенной особой, с чего вдруг такие выходки?» Ульяна Михайловна отлично помнила, как несколько дней назад по «скорой» с подозрением на апоплексию яичников к ним поступила восемнадцатилетняя Астахова. В тот вечер Ульяна как раз дежурила и потому лично осматривала девушку. Караваева обладала практически фотографической памятью, и сейчас, стоило ей прикрыть глаза, она словно видела перед собой медицинскую карту пациентки. Ультразвуковое исследование подтвердило наличие небольшого количества жидкости в животе, а самое главное, у Астаховой обнаружилась редкая аномалия — отсутствие одного яичника, о таком Ульяна читала только в учебниках, на практике же столкнулась впервые. «При гинекологическом осмотре — слизистые оболочки нормальной окраски, матка обычных размеров, на стороне апоплексии пальпируется болезненный, слегка увеличенный яичник. Своды влагалища нависают, тракции за шейку матки резко болезненны. В клиническом анализе крови отмечается снижение уровня гемоглобина и незначительное увеличение лейкоцитов. Диагноз: апоплексия яичника, средняя форма. Показано консервативное лечение и наблюдение». Ульяна собственноручно сделала эту запись в медицинской карте пациентки, но сейчас, глядя на девушку, ее почему-то стали терзать сомнения. Эти сомнения не имели каких-либо оснований и логического объяснения, просто странное чувство, которое кто-то называет интуицией, а кто-то — профессиональным чутьем, вдруг заставило Ульяну усомниться в собственном решении. «У нас она третий день, — размышляла Караваева, не спуская глаз с мирно спящей девушки, — консервативное лечение идет полным ходом, а боли не прекращаются. Правда, курс еще не закончен… — Пальцы доктора нервно барабанили по столу. — В любом другом случае ни за что не стала бы тянуть, с такими показаниями только резать, но тогда своих детей у нее уже не будет… Ладно, — наконец решилась Ульяна, — за ночь ничего не случится, а утром во время обхода покажу ее Нейману…»