Juan Bas - Таверна трех обезьян (пер. Е.Антропова)

Антуан Гингетт, гастрономический критик и профессиональный прихлебатель, автор знаменитого литературного лирико-кулинарного шедевра «Ода благословенной свинье», биограф и любовник Экумуара, сказал «пас», отщипнул кусочек гренки с гусиной печенкой, посыпанной рубленными трюфелями из Перигора – лакомство, лично приготовленное его возлюбленным – и омочил губы в вине «Шато д'Икем» урожая 1874 года.

Наконец, пятым игроком был никто иной, как великий Эмиль Золя, в прошлом году завершивший свой роман «Жерминаль», который пользовался теперь грандиозным успехом; он тоже ограничился ставкой в три франка, высосал устрицу из третьей дюжины и сдобрил ее бокалом «о'Шато Лятур Бланш». Хотя ему было далеко до феерического обжорства своего прославленного коллеги Виктора Гюго, который, по свидетельству братьев Гонкур, мог прикончить двенадцать дюжин остендских устриц за один присест и переварить лангуста вместе с панцирем, Золя тоже любил плотно покушать.

Годфри оценил троих противников, которые собирались померяться с ним силами в этой сдаче.

Опасность представляла только Бабетта, сбросившая две карты и имевшая, вероятно, тройку: но коварство дамы могло сравниться только с ее сластолюбием. Экумуар и Золя, по-видимому, просто не выносили маленьких ставок.

– Мадам Лаветт, мэтр Экумуар, месье Золя… Ставлю франк, которого не хватает для ровного счета и… – Годфри повертел в руках свои фишки, изображая сомнение, – повышаю… скажем, на пять франков.

Два кулинара и писатель неохотно бросили карты. Годфри с улыбкой забрал банк, отхлебнул еще темно-золотистого пива и закурил новую сигару. Он опять обвел их вокруг пальца – он блефовал и выигрывал третий раз за ночь: ожидаемый стрит не получился.

Годфри Конкокшен чувствовал себя вполне счастливым. Не считая удовольствия ободрать четырех влиятельных партнеров, особое значение имело первое приглашение на покер для избранных, который устраивали по традиции дважды в месяц; подобный шаг со стороны этих людей предполагал, что цвет парижского общества гурманов признал его окончательно.

Годфри ступил на берег Франции всего лишь год назад, и за это время он сумел открыть на оживленной улице Родомон собственный ресторан «Горностай», раньше других первооткрывателей водрузив на континенте знамя британской кухни: риск, который полностью себя оправдал.

Он был английским поваром и сыграл именно на этом. Он пустил в ход все сбережения, накопленные за долгие годы рабского труда в лондонском отеле «Всякая всячина» под деспотическим гнетом шеф-повара Монтегю Спунфула; затем последовала еще одна мрачная эпоха, когда ему приходилось гнуть спину вместе с деревенщиной из Честерфилда у плит замка лорда Колларбона, сельского аристократа, совершенно лишенного обоняния, который не мог отличить запах выдержанного портвейна от ослиной мочи. Все кончилось тем, что он оказался замешан вместе с экономкой в дикую и темную историю, связанную с людоедством.

«Горностай» немедленно вошел в моду в среде интеллектуалов и артистической богемы Парижа (его завсегдатаями были молоденькие Марсель Пруст и Сантьяго Русиньоль), которые превозносили фирменные блюда заведения: ростбиф, охлажденный в дождевой воде из Шотландии, которую привозили в бочках со склонов самих Грампианских гор, а также колбаски, подрумяненные до хрустящей корочки, рулеты из Йоркской ветчины, начиненные конфитюром из ревеня и имбиря, отварной поросенок, телячьи ребрышки на решетке под острым горчичным соусом, подаваемые с ломтиками картофеля, зажаренными с кожурой; но лицом ресторана, его самым главным яством, значившим столько же, сколько некогда резная фигура на носу корабля, была нога английского барашка, выросшего исключительно на пастбищах Винчестера, под мятным соусом. Все эти деликатесы непривычной англосаксонской кухни запивались литрами и литрами освежающего пива разных сортов – портера, эля, светлого эля – легкого напитка, идеального для дам; пиво подавали комнатной температуры или подогретым с помощью раскаленного докрасна железа, но обязательно пастеризованным.

Клиентура средней руки приносила Конкокшену стабильный доход, однако почти все влиятельное общество Парижа повернулось к нему спиной, и лишь немногие знаменитости бывали частыми гостями за его столом. Поэтому Годфри берег их как зеницу ока: его навещали семья Хенесси – династия производителей коньяка, генерал Буланже – знатный истребитель улиток, Клод Дебюсси и поэт-натурист Огюст Помпетт, даже сочинивший экспромт, посвященный супу из бычьих хвостов с зеленым яванским перцем из меню «Горностая», к которому он пристрастился не меньше, чем к опиуму. Он декламировал поэму в обеденном зале нагишом, не переставая теребить свой отросток, со всеми вытекающими последствиями – публичным скандалом и явкой в суд.