Марлон Брандо - Тигр Железного моря

— Ну, я сам одно время любил делать ставки, — признался старый моряк. — Но говорят, что и там действуют свои законы. Я хочу сказать, что выигрыш можно высчитать. А иначе букмекеров просто не существовало бы.

— Все верно, Стодди. Правильно. Идя по узкой темной улице, парень, нельзя допустить ошибку.

Энни тряхнул головой и вышел на палубу. Облокотившись о борт, он снял фуражку и подставил лицо свежему ветру.

Питер Сточ, третий помощник капитана, заступил на ночную вахту, начинающуюся ровно в полночь. Энни, как обычно, поднялся на капитанский мостик, чтобы поздороваться с ним, а затем уже приступить к исполнению своих обязанностей. От Манилы пароход отделяло около четырнадцати часов хода, погода стояла великолепная. Сточ сидел в штурманской рубке и делал записи в вахтенном журнале.

Сменщик рулевого уже был на мостике. Энни сказал Сточу:

— В Шанхае появилась новая радиостанция, сэр, транслирует хорошую танцевальную музыку. Не хотите ли спуститься и послушать? Приемник сегодня отлично ловит.

«Сэр», конечно же, было сказано с иронией. Энни не испытывал расположения к Сточу — так распорядилась природа. Сточ вяло улыбнулся. Он не был поклонником призрачных «романов с радиоэфиром».

Энни вновь спустился на палубу «А», вошел в свою каюту и запер за собой дверь. Вынул из кобуры выданный ему револьвер, разрядил его, а затем разобрал. Достал нож (такие носили солдаты швейцарской армии) и отогнул им боек на несколько градусов. Сделать это не так уж легко, зато потом, после нажатия курка, выстрела не происходит, потому что боек не попадает на капсюль патрона.

Энни спрятал револьвер назад в кобуру, после чего полез в чемодан, достал оттуда свой «вальтер» и засунул его в особые трусы, очень старомодные, на обычной, не эластичной резинке, которая идеально поддерживала оружие под раздутым от пива животом. Дуло упиралось в основание члена, и поэтому весь «ансамбль» мужских достоинств Энни делался невидимым.

Из чемодана Энни извлек еще и зеркало в бронзовой оправе. (Теперь он считал его своим, поскольку мадам Лай не требовала вернуть зеркало.) Энни посмотрелся в него. Полумрак каюты был для этого зеркала идеальной подсветкой.

Энни уже давно подстриг свою бороду, пожертвовав китайским стилем не из эстетических соображений. Просто ему захотелось вновь стать похожим на моряка, а не на китайского Мефистофеля. Честно говоря, ему нравилась раздвоенная борода, даже с выкрашенными в красный цвет кончиками. Но сейчас, учитывая рискованность возложенной на него миссии, он не мог себе позволить внушать окружающим людям благоговейный ужас.

Отложив в сторону зеркало, Энни направился в радиорубку, находившуюся рядом с его каютой.

Питер Джастис, один из двух младших радистов «Чжоу Фа», был китайцем только наполовину. Приятный, образованный человек с мягкими манерами, он был похож на актера Уорнера Оланда. Джастис не знал, кто был его отец. Скорее всего моряк. По-видимому, никто, кроме Энни, не задавал ему вопрос, почему мать дала ему фамилию Джастис, на что радист-полукровка ответил:

— Да это не совсем фамилия, это — надежда, тщетная надежда.

Он взял пару предложенных Энни сигарет. Выдыхая дым, он сообщил своему сменщику, что послал в полночь сообщение в Гонконг, а также контрольный сигнал на китайский телеграф в Кантоне. А еще он сказал, что ответный сигнал из Кантона очень слабый. Питер был щепетилен и не считал за труд проверять прохождение контрольного сигнала.

Энни пожелал ему спокойной ночи и сел к столу. В радиорубке стоял горьковато-кислый запах, исходивший от стоявших в углу запасных батарей.

Энни легонько ударил по ключу Морзе — медной пластинке с пружиной с одной стороны и черной кнопкой с другой — и надел наушники. Он крутанул ручку настройки приемника, чтобы проверить, есть ли в эфире Суатоу. Город какое-то время находился под контролем маршала Сунь Чуаньфана и был частью подвластной ему территории. Когда маршал отступил, его место заняли националисты. При них станция выходила в эфир нерегулярно. Коммунисты использовали ее как символ антиимпериалистической непримиримости.

Громко и чисто прозвучал Гонконг, передававший радиограммы торговых судов, сообщения об их местонахождении, телеграммы пассажиров, которые далее передавались на соответствующие почтовые отделения. Пассажиры первого класса очень быстро вошли во вкус: они начали слать деловые телеграммы с пароходов и обратно. Это символизировало движение в ногу с прогрессом и стало элементом престижа. Поговаривали, будто когда-нибудь у людей появятся радиофоны для связи с любой точкой мира прямо из автомобиля.