Марлон Брандо - Тигр Железного моря

О’Гомер фактически обчистил Энни до последнего цента. Но, с другой стороны, за нарушение «Указа о запрете на торговлю оружием» от 1900 года можно было получить десять лет тюрьмы. Неизвестно, что происходит в кабинетах судей, толкующих за джином с тоником. В Гонконге Энни честно и открыто загрузил судно, собственной рукой аккуратно вписал в декларацию «Доставка настоящего груза в Тяньцзинь, провинция Шаньтань, Республика Китай» — немного оружия, добытого в Маниле у доблестной армии Дядюшки Сэма: тысяча девятьсот двенадцать винтовок «гаранд» со съемными штыками; восемнадцать пулеметов «максим» пятидесятого калибра, бывших в употреблении; девять отличных «гочкисов»; две сотни тысяч патронов тридцатого калибра для винтовок; двадцать ящиков ручных осколочных гранат «миллза» и пистолеты — несколько сотен автоматических кольтов сорок пятого калибра классической модели 1910 года, револьверы преимущественно тридцать восьмого калибра, а также несколько старых мортир, покрытых вмятинами и толстым слоем масла.

В соответствии с довольно либеральным колониальным законом для перевозки такого груза не требовалось лицензии или особого разрешения. По отношению к оружию Гонконг предпочитал быть продавцом, а не покупателем. Проблема возникла, когда какой-то поляк в одном из баров Торранса подошел к Энни и предложил ему смешную сумму за дюжину кольтов и несколько коробок патронов к ним.

«Я очень оскорбился, сэр, — говорил потом судье Энни. — Попросил его убрать деньги подальше, поскольку хорошо знал, ваша честь, что продавать оружие какому-то незнакомому парню без разрешения старшего офицера полиции Гонконга — преступление. Ведь вокруг полно коммунистов, ваша честь, и мы не хотим, чтобы хорошее американское оружие попало в их грязные руки, тут наши с вами мнения совпадают».

Энни рассчитывал, что его слова найдут одобрение у публики. Дело слушалось в зале Верховного суда в присутствии присяжных.

— Пожалуйста, обращайтесь ко мне «ваша милость», мистер Долтри, — сказал судья.

— Хорошо, ваша милость.

Но никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Энни утверждал, что чертов груз был украден прямо с корабля, когда Бернардо Патрик Гудзон (его первый помощник), выпив китайского пива, подхватил малярию и валялся в беспамятстве. Присяжные прониклись к нему состраданием и решили поверить в правдивость его слов. Воры (или покупатели) не были арестованы, оружие исчезло, береговая полиция тщательно пересчитала оставшееся на борту. Агент законного покупателя оружия, привезенного Энни, маршала Сунь Чуаньфана, на тот момент державший под контролем город Наньчань и равнины к югу от Янцзы, ничем не мог ему помочь. Маршал пришел в бешенство: оружие, предназначавшееся ему и доставленное в соответствии с законом, до него не дошло, весь груз был конфискован полицией Гонконга. Вскоре не знающая покоя армия маршала была на нескольких фронтах вовлечена в беспорядочные вооруженные стычки с войсками Чан Кайши…

Детали дальнейших событий весьма утомительны для описания.

Вполне естественно, что в британском Гонконге не очень-то любили читать «Южно-китайский еженедельник», который называл колонию рынком оружия, открытым для обеих враждующих сторон, точнее сказать, для всех, поскольку на территории Китая в действительности насчитывалось не менее дюжины независимых армий, воевавших между собой. Теоретически существовало международное эмбарго на ввоз оружия от 5 мая 1919 года. Оно было инициировано американским министром в Шанхае и подписано Британией, Францией, Россией и Японией — всеми, кроме Германии, продолжавшей поставлять в Китай массу оружия. Затем русские нарушили эмбарго, начав поставки коммунистам, и вскоре декларация стала лишь клочком бумаги. Америка продолжала пополнять арсенал националистов в Кантоне. Здесь собирались британские пулеметы «виккерс» и изготавливались патроны для русских винтовок (около семисот тысяч в месяц). В Гонконге можно было совершать любые сделки, включая продажу противогазов и самолетов. Требовалось только не предавать эти сделки огласке.

Энни знал все тонкости подобных дел как непосредственный их участник. Толкать Китай к национальной катастрофе ему не хотелось, в каком-то смысле это даже наводило на него тоску. Но Энни делал здесь бизнес, и, хотя он не испытывал пристрастия к китайской кухне, китаянки все же казались ему чрезвычайно привлекательными, и он усиленно пытался понять, почему его так тянет к ним. Нет, Энни не был наивным. Барни (Бернардо Патрик) Гудзон все время сыпал ему соль на раны, повторяя, что нечего было мелочиться и продавать кольты на сторону какому-то поляку. Когда же дела стали совсем плохи, он непрестанно твердил одни и те же упреки, а потом истерически смеялся. Ему-то повезло, ведь его тогда в порту не было!