Марлон Брандо - Тигр Железного моря

— Я умираю от голода. Хочу перекусить хоть что-нибудь, после чего я бы вздремнул. Завтра у нас много дел, надо все детально продумать и обсудить.

— Уверяю, вы не хотите есть. Разве вы едите, когда вам скучно или когда вас мучит тревога? — Она посмотрела на него с высокомерным прищуром, гордо вскинув голову. — Вы не знаете, что такое умирать от голода. Ваши дети никогда не голодали, никогда не ели землю, чтобы хоть чем-нибудь набить животы, раздутые от голода. — Она сделала жест, показывая, как раздувается от голода детский живот. — Сейчас я богата, но когда-то я была бедной. Во время страшного голода я видеть, как мой отец убил богатого крестьянина и двух его жен, чтобы накормить семью. У другого мой отец похитить маленького мальчика и двух девочек, чтобы получить тридцать долларов и отправить их своим детям. Десять долларов за каждого ребенка. Фермер не платить. Мой отец отрубить палец у шестилетнего мальчика и отправить фермеру. Тот заплатить десять долларов и сказать, что он продал последнюю свинью. Он говорить, оставь себе двух девочек, о пират, они — мой тебе подарок. Если я их получить, то мне придется их продать, чтобы мой сын жил.

Она замолчала. Энни ждал. Он понимал, что настал самый интересный момент этой истории. Но мадам Лай еще не завершила свой рассказ.

— В Китае всегда голодали, — заметил Энни, — и до прихода белых тоже.

— Верно. Но они голодали с маленькой гордостью в сердце. Они были преданы императорами и богачами, преданы китайцами, но не чужеземными дьяволами.

Она начала впадать в одно из своих эмоциональных состояний, связанных с ненавистью к иностранцам. Возможно, она никак не могла забыть разрушенный ими домик в заливе Биас, и Энни видел, как ее ненависть неуклонно распространяется на всех чужаков. Энни чувствовал себя, мягко говоря, неуютно. Мадам Лай, несмотря на ее восхищение современным Китаем, как обычная феодальная аристократка, попала в ловушку ненависти ко всему остальному человечеству. Она была убеждена, что этот чуждый мир тайными интригами разрушает Китай. В некотором смысле она была права. Но признать тот факт, что Китай сам активно помогал этому разрушению, она упорно не желала.

— Вы попусту растрачиваете силы на ненависть к иностранцам, — весело сказал Энни. — Разве когда-нибудь сильные жалели слабых? Белые люди крепкие и жадные. Они хорошо организованы. Китай же не организован. Здесь полно крепких и жадных китайцев, но они готовы спасать только собственную задницу, и плевать им на своих собратьев. Поэтому-то вы и решили организовать банду. Просто вам хотелось во что-то верить, однако это было крайне легкомысленно и в некотором роде — цинично.

Сильно сказано, ей и возразить нечего.

— В этой огромной стране нет ни одного человека, которого нельзя было бы купить, — продолжал Энни (уж кто-кто, а он знал это отлично). — Иностранным дьяволам не нужно было завоевывать Китай, чтобы взять здесь то, что они хотели. На сотни лет вперед они купили правителей и прочих важных шишек. Китай — страна, где живут пятьсот миллионов человек, и она была разрушена в первую очередь теми, кто должен был ею управлять. Сейчас, например, около двух миллионов подлых проходимцев носятся по Поднебесной, втаптывая друг друга в грязь, многие из них сжигают себя опиумом. Китай — страна, которая сама себя пожирает. Кажется, у греков был герой, пожиравший сам себя? Все, что вы можете, и богатые и бедные, — заглушать боль души опиумом.

Она не спорила, только сказала:

— Вы не любите китайский народ.

— Да его просто нет, — парировал Энни (он уже успел выпить на голодный желудок три четверти бутылки вина). — Страна кишит китайцами, а народа нет.

— Вы такой же, как все гуайло. Вы прибывать в Поднебесную с дружески протянутой рукой. — Она продемонстрировала европейское рукопожатие. — Но в другой руке, той, что за вашей спиной, принесен отравленный кинжал. Вы все время кромсаете живую плоть, пока не доберетесь до печени… — Она приложила руку к правому боку. — Вы травите эту землю и золотом, и опиумом. Гуайло, как стервятники, облепили тело великого Дракона и острыми клювами склевывают плоть до самых костей.

С легким чувством вины Энни потер свой доблестный нос. «Нет в мире страшнее расиста, чем китаец, впавший в маниакальную депрессию», — подумал он.

— Я не отдаю предпочтения ни одной из наций, — сказал он спокойно. — Мы и раньше, солнышко, промышляли на этой территории. Не назову вам ни одного народа, способного вызвать у меня восхищение.