Опустошая вторую бутылку, Энни наклонился через стол к Барни, который теперь впал в сентиментально-плаксивое состояние, и сказал:
— Барни, я хочу, чтобы ты сделал одно очень важное дельце. Ты слышишь меня, дружище?
Барни подпирал кулаком подбородок, резко очерченный, словно вытесанный топором из черного дерева, его увлажнившиеся глаза неотрывно смотрели в сторону ослепительно ярко горевшего маяка, который угрожающе нависал у них над головой и безжалостно вырывал из темноты притаившиеся у горизонта свинцовые тучи.
— Я женюсь на той милашке с острова Самоа, — произнес Барни. — Ее зовут Сара Бами. Она сладкая, как мед, и мягкая, как масло. Такая нежная. Кожа у нее гладкая, что попка младенца. И сияет. А изо рта пахнет молоком. Ох, какая нежная!
Уважая чувства Барни, Энни выдержал паузу и вновь заговорил:
— Это одно маленькое дельце, но делать его нужно регулярно, Барни. Я рассчитываю на тебя. — Энни похлопал Барни по руке, безвольно лежавшей на столе. — Я надеюсь, что каждый день, примерно в это самое время, ты будешь проверять радиосообщения, транслируемые гонконгским телеграфным агентством, через которое я обязательно пошлю тебе весточку. И я очень хочу, чтобы в первую неделю июня ты был от Гонконга на расстоянии одного дня плавания. Ты должен будешь подобрать меня там, где я сообщу. Я на тебя рассчитываю. Бернардо, я свою жизнь отдаю в твои руки. Я сделал ставку. Но шансы мои очень невелики, так что не подведи меня, а не то я разыщу тебя, парень, и расстреляю из пулемета.
— Твою жизнь, мать твою? Твою долбаную-передолбаную жизнь? Да какого черта она стоит, а? Да она и пяти центов не стоит. Какие, к черту, ставки, ты, парень, лучше сразу откажись, иначе нам из этой китайской задницы ни в жизнь не выбраться, так и будем здесь погибать. А я домой хочу!
Вечером следующего дня Энни забрали на набережной у храма Ма Кок Миу — морской богини А-Ма, и отвезли на борт «Тигра Железного моря», который стоял на якоре недалеко от берега, напротив фабрики фейерверков. Энни захватил средних размеров чемоданчик и пару одеял, скрученных и упрятанных в клеенчатый мешок, а через руку у него был переброшен черный непромокаемый плащ.
На джонке кипела жизнь. К ней было привязано с полдюжины сампанов, которые загружались самым необходимым. Не успел Энни ступить на борт, как рядом с ним лебедкой подняли люльку с металлическими ящиками очень знакомой формы. Наметанный глаз сразу определил, что в ящиках снаряды для пушки «шнейдер». На ящиках даже был знакомый трафаретный знак китайского военного склада в Фучжоу. Над водой, угасая, разносились звуки, сливающиеся в один монотонный напев. Это были скрип колеса сампана и голос священника из храма А-Ма. Помощники священника запускали фейерверки и ударяли в гонг, возвещая о снисхождении богини. Священник — шиан-ку — «слуга богини» — был облачен в желтое одеяние и остроконечный головной убор. Он сидел лицом к воплощенной в дереве А-Ма, или, как люди танка называли ее, Диньхао, царицы моря и покровительницы рыбаков (именно поэтому ей воздавали почести и платили дань). Статуэтка А-Ма было собственностью джонки, и сейчас ее возвращали на судно после церемониальных молебнов, проводимых в храме. (Все это стоило мадам Лай немало денег, но затраты воспринимались ею как необходимые и естественные.) Двухфутовый ящик, в котором находилась Диньхао, покрывала красная ткань, развевавшаяся под слабыми порывами морского бриза. Энни уловил принесенные ветерком запахи ароматических палочек, их жгли на борту церемониального сампана в соответствии с моментом — огромный «Тигр Железного моря» отправлялся в дальнее плавание.
На топ-мачте джонки развевался желтый флаг с черным драконом — огромный кусок старой шелковой ткани золотистого цвета, весь в многочисленных пробоинах от пуль и осколков пушечных ядер, тщательно залатанных женщинами моряков — женами всех рангов, наложницами, певичками, ни одной из которых сейчас не было на борту. Мадам Лай не позволяла женщинам находиться в плавании, делая исключение лишь для своих служанок.
В сгущающихся сумерках звук гонга эхом разносился над Макао и терялся где-то у холмов Лаппа, плотно подступавших к городу. После церемоний ящик с Диньхао подняли на джонку и понесли к алтарю, находившемуся в рулевой рубке. Энни успел разглядеть богиню: выточенная из грушевого дерева, она сидела, как и подобает богине, мягко улыбаясь и как бы проницательно вглядываясь в каждого. Сопровождавший ее монах продолжал бить в гонг; запах ладана усилился. Энни почувствовал, как у него сжались яйца, когда оглушительно бабахнули фейерверки на храмовом сампане, находившемся всего в нескольких футах от поднятой на планшир лодки с порохом и боеприпасами к мелкокалиберному оружию.
Читать дальше