Марлон Брандо - Тигр Железного моря

Паром был двусторонний, и ему не нужно было разворачиваться, чтобы отправиться в обратный путь. Опершись о перила правого борта, Энни наблюдал завораживавшую картину: неясный силуэт вырисовывался рядом с военно-морской базой. Это был стоящий на якоре огромный экстравагантный корабль — первый в мире авианосец. Темные очертания «Гермеса», едва проступавшие из влажного мрака ночи, походили на нечто таинственное и могущественное. Огни джонок и сампанов образовывали зарево у его кормы: полным ходом шла коммерческая деятельность, что официально не одобрялось, но было закреплено традицией первой ночи в порту, потому что только на следующее утро команда могла спуститься на берег. Однако британские чресла (моряки-гомики — не в счет) буквально ломило от переполнения, и тайно доставлять китайских женщин на корабль его величества, особенно такой большой, как «Гермес», не составляло труда, тем более если в этом деле участвовали младшие офицеры, а они участвовали, поскольку имели право выбирать «дам» первыми. Будьте уверены, женщины неплохо зарабатывали за одну такую ночь. Этих женщин народности танка, как и владельцев доставлявших их лодок, все презирали, считая примитивной кастой. Однако их и побаивались: они обычно пополняли пиратский флот. До правления третьего маньчжурского императора им даже не разрешалось селиться на сухих землях, а их детей не принимали в школу. Тем не менее с этими людьми приходилось считаться.

В столь поздний час в первом классе белых пассажиров было мало, китайцы же из-за обычной для них скупости отдавали предпочтение нижней палубе. Вместе с Энни немногочисленные обитатели первого класса с интересом рассматривали «Гермес». Казалось, плавучая громада таила в себе некое предзнаменование. Корабль прибыл с другого конца света, чтобы присоединиться к китайской эскадре и выступить против пиратов, чьи шпионы шныряли сейчас у него на борту, предлагая дешевые сексуальные утехи.

Бывая в Монгкоке, Энни часто посещал один бар. И сейчас, стараясь не привлекать к себе особого внимания, он отправился туда. На нашей планете было очень мало мест, которые могли бы состязаться в неряшливости с барами Монгкока — района красных фонарей Каулуна. В заведении царил мрак, сравнимый лишь с тьмой в душе грешника, а в атмосфере было что-то жуткое и пугающее. Из темноты выступали светлые пятна лиц, которые оборачивались и взглядывали на громадную фигуру Энни. Эти рожи, покрытые шрамами, одноглазые, затравленные, принадлежали людям, объединенным желанием скрыться от страха и спрятаться от жестокостей жизни. Сильный запах опиума неумолимо полз из дальней комнаты за занавеской, зависал в баре и, смешиваясь с общим смрадом заведения, порождал вонь, схожую с курящейся кучей навоза.

— А где толстяк? — спросил Энни у бармена, который неспешно тер тряпкой стакан.

Бармен посмотрел на Энни глазами, похожими на дырки в голландском сыре. Он был не китаец, а представитель одной из многочисленных народностей, населявших разбросанные в Тихом океане острова. Истинные китайцы их презирали и ненавидели. Энни, четко произнося каждое слово, повторил вопрос. Бармен мрачно кивнул в сторону комнаты за занавеской.

Толстяк сидел на стуле с сигарой в зубах. Малютка филиппинка делала ему массаж головы. Она была парикмахершей, о чем можно было легко догадаться по длинным шпилькам, натыканным в пучок ее смазанных маслом волос. Толстяк был обмотан куском ткани и казался еще более громоздким в едком дыме сигары, расползавшемся в опиумном тумане, как струя густой смазки в масле картера двигателя. Завидев Энни, толстяк расплылся в улыбке, выжидая, пока шкипер сформулирует свой вопрос на ломаном кантонском диалекте. Вдоль стен узкой, без окон, комнаты темными сгустками лежали курители опиума. Двое или трое мальчиков вертелись под ногами, выполняя требования клиентов.

— Она наверху, — сообщил толстяк, весело сверкнув маленькими глазками и закатив их под веки.

Энни направился к лестнице, ступая легко и осторожно, будто вместо ног у него были мягкие мохнатые лапы. Он словно боялся потревожить царство грез, наполнявших эту комнату. Лестница была узкой. Наверху виднелась дверь с прикрепленным над ней оберегом, состоящим из каких-то знаков, иероглифов, скрученных бумажек с заклинаниями — красных, черных, розовых. Энни постучал в эту дверь.

Открыла женщина. На ней был китайский халат чонсам, делавший ее карикатурной, так как туго обтягивал тело, а боковые разрезы доходили до бедер. Женщина застыла в вопросительной позе, выставив оголенное бедро, которое поблескивало, как стекающее с жареного картофеля масло. Энни, улыбаясь, старался смотреть не на обнаженную часть тела женщины, а на ее лицо.