Евгений Сатановский - Моя жизнь среди евреев. Записки бывшего подпольщика

Через три дня после возвращения в Москву из венгерского стройотряда студенты отправилась на практику. Кто в Белую Калитву. Кто в Челябинск или Мариуполь. Автор с группой – в Череповец. Было что сравнить. Тяжелый мордобой на каждом углу. Местные с местными. Местные с приезжими. Иногда насмерть. С применением арматуры, самодельных стальных дубинок и прочих инструментов строительства социализма. Развлечение такое.

Ну, студенты приехали хоть и из Москвы, включая двух немцев и вьетнамца, очевидно посланных именно на эту практику для повышения интернациональной стойкости в условиях развитого социалистического общества, но тертые. Отбились. Общежитие череповецкого завода пасли девушки легкого поведения – «синюшки». Разного возраста, но все одинаково страшные. Напоминавшие бомжих последнего разбора с современного Казанского вокзала. Для москвичей – экзотика. Для немцев – ужас, летящий на крыльях ночи. Вьетнамцу они даже нравились. На расстоянии. Но тут уже они его боялись как огня: иностранец!

Небо в городе было низкое, тяжелое. Свинцово-серое с кирпичным оттенком. Меняло цвет в зависимости от того, что происходило на доменном или сталеплавильном производстве. И запах тоже меняло. Особенно крепко пах коксохим. Горячий стаж металлургам потому и давали, что до пенсии в 50 лет они не доживали. Или доживали, но пользовались ей недолго. После этого воздуха охотно верилось в рассказы о немецких машинах-душегубках в Донбассе в стиле черного юмора. «Та закройте ж вы дверь, пан гауптман! Газ выходить! Чи сюда, чи отсюда».

Вот в Череповце такой воздух и был. Его можно было резать ножом. Обувным, чтобы не испачкать столовый инструмент. Выражение «грязный воздух» до этой практики автор воспринимал исключительно как риторическое. Там перестал. Потому что он этот воздух увидел. И пытался им дышать. Не то что со столичными Москвой или Будапештом, даже по сравнению с насквозь металлургическими, загазованными до предела Магнитогорском и Челябинском это было м-да-а. И никакой атомной войны. Сами добились этих выдающихся результатов. Своими собственными руками.

Чего там не было, так это еды. По крайней мере в магазинах. Фиолетовый студень, очевидно, на чернилах. Или на гнилой свекле. Есть который было опасно даже для местных алкоголиков из числа сидевших «на химии» бывших зэков. Они его и не ели. И сплошные блоки мороженых кур, напоминавшие размерами и формой ассирийские барельефы из Пушкинского музея. Из которых торчали во все стороны голенастые ноги.

Заморожены пернатые были насмерть. Похоже, что сцементировали их еще во времена, когда предки местных вовсю охотились на мамонтов. И чтобы разделить покойниц, двое небритых, пьяных до умопомрачения, мрачных, сизого цвета мужиков в таких же сизых халатах брали эти блоки из покойницкой за куриные лапы. И на выдохе – х-ха! – с размаху били о грязный магазинный пол. Блоки кололись. Не по отдельным куриным тушкам, а прихотливо. Концептуально. Потом их можно было везти в Париж и выставлять в Центре Помпиду как искусство индустриальной эры. Продвинутый народ бы валом шел. Куски были неравной формы и веса. Часть с одной ногой. Часть с пятью. И после всего описанного это издевательство над советской пищевой промышленностью и советской торговлей мгновенно раскупала длинная очередь.

Так что кормиться надо было на заводе. Там, в цеховых столовых, была горячая еда. И даже мясо. Если не обращать внимание на сновавших туда-сюда с деловым видом крыс особо крупного размера, можно было сносно заправиться. Что делать на металлургическом заводе пасюкам в количестве, которого хватило бы на средний зерновой элеватор, автор не мог понять никогда. Но на всех заводах в его жизни они были. И процветали. Может, по ночам перекусывали шихтой?

Соответственно, на крыс охотились и ими сытно питались заводские кошки. Которых работяги дополнительно прикармливали. Чтоб место знали и в чужой цех не уходили. А девочки, комплектовщицы и крановщицы, периодически пытались воспитывать в бирочных и раздевалках отловленных котят. Котята были дикие, как уссурийские тигры. Кусались. Царапались. В ночную смену орали как оглашенные. И вырастали в совершенно диких кошек и котов. После чего цикл повторялся.

Впечатление осталось на всю жизнь. Что называется, на контрасте. Три города на Плющихе. Москва. Будапешт. Череповец. В чью пользу – можно не говорить. После этого автор понял, что за границу нашего человека действительно пускать не стоит. Что и было задачей контролирующих органов, включая комиссию Октябрьского райкома из ветхих старцев, которые интересовались преимущественно событиями 1905 года и прочими столь же актуальными вещами.