Максим Яковлев - Ничего не бойся

— Ты чего? — спросил Виталька, когда мы вышли из школы.

— Да так… — вздохнул я.

Вечером того же дня, вернувшись из больницы от папы, я перешёл на ту сторону посёлка от железной дороги в надежде отыскать их дом. Плутал по незнакомым улицам, вспоминая рассказ Аринки, но стоило мне оглянуться и заборы срастались сплошной стеной, словно отрезая дорогу назад. Я окончательно заблудился. Зажглись фонари, зато куда-то пропали прохожие и собаки; взмолившись, пошёл наугад, и в конце освещённой тропинки увидел человека похожего на Кагорыча. Он стоял на ступеньках крыльца с сигаретой…

— Никак, Игнат? — я узнал его хрипловатый голос.

— Здрасьте, Василь Егорыч.

— Смотри, кто к нам пожаловал, доча, — обратился он к дверному проёму.

В проёме появилась она. Очень красивая.

— Здраствуй… — сказал я.

— Привет, Игнат.

— Заходи, не стесняйся, — сказал Кагорыч.

Я собрался с духом:

— Мне нужно с вами поговорить.

— Со мной? — удивился он.

Аринка изменилась в лице.

— Иди-ка там накрой нам чайку, — сказал ей Кагорыч, — у нас здесь мужской разговор состоится.

Не дослушав, она резко повернулась и захлопнула дверь. Я слышал, как она побежала по дому… Глупенькая, думает я пршёл её выдавать. Мы отошли к железной бочке с водой, и я рассказал ему о той листовке с фотографией Аринки и с просьбой о помощи, и стал говорить, что я хотел бы…

— Кто это сделал?! Мы никого не просили об этом! — накинулся на меня Кагорыч.

Он возмущался чьим-то вмешательством в их жизнь, «идиотской бестактностью», и чем-то ещё, имеющим отношение к Конституции… Мне казалось, он не столько ругался, сколько жаловался на что-то, ищя моего сочувствия. Но положение моё было совершенно дурацким. Я уже пожалел, что пришёл сюда.

— Впрочем, я знаю, кто тут постарался, — сказал он беззлобно, — Пальчикова, соседка наша, так её перетак… Он показал на стоящий неподалёку домик, белевший за ровным штакетником.

— Её рук дело, больше некому. Извини, не сдержался… Я же понял, что ты пришёл помочь нам, спасибо, Игнат. Но мы совсем не бедствуем, другим куда хуже нашего достаётся. Пойдём лучше чай пить.

— Может что-то ещё нужно? — сказал я.

— Да что нам нужно, мы ж на земле.

Он приостановился и посмотрел мне в глаза.

— Вот если… понимаешь, переживает она очень сильно, пока я с дежурства не приду, — я здесь в комбинате на проходной устроился. Приходила ко мне после школы, ждала до поздна, пока не освобожусь, но это ж не дело — ни мне к ней не выйти, ни ей ко мне нельзя, там строго с этим, вот и прикинь. Запретил ей, до скандала дошло! Так она теперь дома: уроки сделает и сидит, трясётся, пока я не вернусь, боится, что со мной что-то такое страшное случится. Но не могу же я на двоих разделиться! С чего взяла, не понятно…

Он повёл меня в дом и мы сели за стол, накрытый Аринкой, с плетёной хлебницей посередине, полной баранок. Смутно помню, как я что-то пил и ел, она казалась спокойной, наверное ей удалось подслушать наш разговор, была очень вежливой и чужой. Кагорыч старался развеселить нас, рассказывал про своё детство на Сахалине, мы охотно смеялись… Я ждал момента, когда наконец можно будет встать и уйти.

— А что, дочка, в самом деле, — сказал Кагорыч, — пусть Игнат к нам заходит после уроков? Будете вместе уроки делать, поиграете…

Но его предложение не прошло, она отказалась наотрез, сказала, что ей одной вовсе не скучно, что ей хватает дел по дому, и что мне вряд ли будет с ней интересно и так далее. Я допил свою чашку, сказал «спасибо» и вышел. Кагорыч окликнул меня уже на улице, и мне пришлось остановиться.

— Игнат, ты уж не обижайся на неё. Не знаю, что это с ней такое, лежит плачет… Подружек настоящих нет, хотим вот котёнка завести, уже договорился, нужно только забор кое-где подлатать, чтоб ему гулять хорошо было. Может ей с ним повеселей станет, ты прости её, она ведь неплохая девочка, ты же знаешь, просто она такая, непонятная иногда… Мечтает о каком-то телескопе, в который можно метеориты и астероиды разглядывать, а где ж я возьму-то ей? Извини нас…

— Да нет, что вы Каг… — я осёкся на полуслове.

— Давно уже не «Кагорыч», Игнатушка, — сказал он, — такие дела.

— Простите, Василь Егорыч, я нечаянно.

Он не обиделся, только подмигнул мне, и сказал почему-то в самое ухо:

— Я тебе вот что скажу, ты заходи всё равно, когда сможешь, женщины, они знаешь…

Купить телескоп оказалось совсем не сложно, помог Виталька: сказал отцу, что такой телескоп необходим для астрономической лаборатории. Для полной убедительности, в тот же день по телефону я выразил голосом Инессы Михайловны искреннюю благодарность «нашему замечательному спонсору». Нам оставалось доставить телескоп Аринке. Утром мы принесли его в школу, но куда было девать его до конца занятий? Решили спрятать его в старинной карте-панно, с выдвижными ящиками-континентами, висевшей за ненадобностью в классе труда; в этих ящиках ещё с советских времён валялась всякая ерунда вроде гаек, кривых гвоздей и скрученных тюбиков из-под клея. Мы спрятали телескоп в «Южной Америке». Кода мы заглянули в неё после уроков, нас будто громом огрело — телескопа там не было! Его не было ни в «Африке», ни в «Австралии» и нигде в целом мире. Это было невероятно, поскольку уроков труда не проводилось с начала года, класс не использовался для занятий и сюда сносилась поломанная мебель, потрёпанные чучела и компьютеры… Кто это мог сделать? Кто?! На этот вопрос находился один единственный ответ: на такое гадство способен только Борька-Цимес, больше никто. В последнее время мне часто попадалась на глаза его рыжая физиономия. Скорее всего ему удалось проследить за нами. Так оно и было. Подкравшись к его дому, мы увидели как он сидит у окна с нашим телескопом, настраивая его на соседние дома и участки. Жил он вдвоём со своей тёткой, худой и шустрой, как веник, которую он почему-то побаивался и слушался беспрекословно.