Юрий Власов - Стужа

Ячейку завалило, вплотную подгадали, шкуры! Чуток бы — и в меня!.. Гнусь в три погибели, все не надышусь. В кашле аж до кишок выворачивает. Твержу:

— Зеленая, зеленая, красная…

Чего тянут! Чего?! И от кашля блевать. И горячий пот с меня, ну спасу нет, хошь на карачки становись…

— Есть! — И рукой тычу: вон гаснут, зеленая, зеленая, красная!.. В атаку! А, суки!

И слышу: орать начали ребята. Я приподнялся из ячейки, наверху пусто! Не лезут, а орут в траншее. И я тоже ору, а лезть наверх не лезу. Согнулся — и ору себе под ноги.

А тут Гришуха на бруствер зовет:

— Мишка, давай!

Лбину наставил, но глаза все те же, как у телка: без злобы.

А уж Барсук лезет, откуда взялся, хрен сопатый, рот до ушей, орет:

— Или хрен пополам, или п… вдребезги!

Глаза выкатил, губы в пене. И такой мат-перемат! жутче не слышал!

Лезу за ним, за самыми его каблуками, и кричу:

— А-а-а!.. За Сталина! Твою мать!..

Голо, пусто наверху! И так непривычно после траншеи, вроде нагишом перед всеми. Ну простор!

Хмарь над ничейкой. Мины хлябь вскидывают: наши или немцы — не понять. Грязь под очередями вскипает. И уж не слышу пуль.

— За Сталина! — ору, а Ефим знай матом кроет: ну такие черные слова!

Замер на секунду. Неужто бежать?! А вроде и не боязно, вроде не я стою. На ничейке, далеко за немецкой траншеей, мерцает в воронках вода. Дым за позицией вниз оползает, в тылы к немцам. Пулевые трассы порют дым. Господи, простор-то! А сам по проходу в минном поле себя определяю. Вроде и вгорячах, а соображаю как надо. Намертво принял в себя маршрут, не отверну.

Гришуха к винтовке припал и не бежит, а скачет, скачет. Что ж это он, дурень, плащ-палатку не отцепил: крылом за ним. Чуток в стороне — Барсук — тоже прет напрополую. И слева, справа начали ребята показываться.

— За Сталина! — ору и вниз, на немчуру. — А-а-а, бляди! — В самый грохот и свист несу себя! Выдираюсь из грязи, бегу. По пуду на каждой ноге, вязну, топну, ору… Над немецкой траншеей вихрится дым. И вижу: каски! Мать моя родная, они! И вой! До самого неба вой — это люди надрываются, и громче, ближе…

Грязь в воздухе как пыль — от пуль и взрывов, даже не ложится на землю. В глазах — вспышки, огонь. Чувствую: штык в любого впорю. Сам не свой, вроде и не Гудков я … А-а!..

Немецкая траншея усами влево-вправо — и нет конца. И по всей линии. — каски, искры выстрелов, дерганый дым…

Звук от мины заглушенный, шаркающий. Из воронки — вода, лед, ил! Брызги жалят. Ору, однако, себя не слышу! Ровно во сне ноги переставляю. Клоню штык, человек в каске на кончике чудится. Ох, впорю!..

Барсука обогнал. Вот-вот Гришуху достану. Ноги выдираю из грязи, ору. Где просто съезжаю: тащит под уклон. Проворнее не получается. Добежать бы, впороть штык!

Гришуха винтовку выронил — и на колени. По ватнику — тусклые огоньки. Грязь, брызги в меня! Из станкача это! В грязном облаке давлю грязь. Окостенели пальцы, не разжать. Все винтовку к немецкой траншее тяну.

— За Сталина! Гады, суки!..

Глинисто-желтый вал впереди. По амбразурам и просто поверху — огоньки, лысины касок. Лица! Глаза, рот — все вижу! Рты — прочерками, щелями… Я боком на них. Кончик штыка в глазах. Вроде винтовка ведет, а не я ее. Лишь бы к немцам спрыгнуть, а там не возьмут. Хрен меня кто в траншее подшибет…

Вжался для встречи и уж не слежу, куда ноги ставлю. Только добежать бы, довести штык… Огонек шагах в пятнадцать сверкнул — и будто осы на меня! Земля вокруг пузырями. И снова дымок курчавый. Гранаты!

— Ах, мать вашу! — кричу. — В меня! Бляди!

От осколков уклоняюсь, виляю. А злоба: гранату из кармана выдираю, запал нащупываю, матерюсь! Это Гудкова гранатами?! А хрена не хочешь!

И не помню, как винтовку на плечо закинул. В луже по колено. Брызги — дождем. Освежает харю. Ничего, глаза не п… — проморгаются. Боком двигаюсь и низко-низко. И швыранул гранату, аж сел на корточки. Ору во всю грудь. Взрыва не заметил, об осколках не думаю. Туда же вторую гранату. Никого не пощажу! Бляди! Винтовку с плеча сорвал — и наперевес. Где пройду — на жизнь не надейся. Примериваюсь к брустверу — куда прыгать-то? Сам сбычился. Лишь бы за бруствер прорваться! Всех буду пороть!

— За Сталина!

Хруст! С головы до пят хруст! И катит меня через башку, катит, а после — волоком по жиже… Тело ровно чужое. И правое плечо затекает, затекает… Во всю землю раскинулся. За мной уже ничего: ни света, ни места. Легонько покачивает. Не добег.

Тишина блаженная, улыбаюсь…

Где я?.. Чад душный, смрадный. Люди кричат… Господи, это же атака…