Дэвид Стори - Сэвилл

— С женщинами? — говорил мистер Риген и прихлебывал чай.

— Они приходили по ночам, когда все спали — с палками, с лопатами, — и старались захватить припасы, — говорил дед. — Да одна женщина за секунду-другую десяток мужчин в клочья разорвет.

— Что верно, то верно, — говорил мистер Риген. — Если бы воевали женщины, так любая война кончалась бы вдвое быстрее, а то и раньше.

— Когда мы отплыли, нас обстреляли из орудий.

Мистер Риген кивнул и сунул в рот сухарик.

— Наступали со всех сторон. Севастопольские высоты, — говорил дед. — Мы пошвыряли с корабля все, что могли, и набрали полный трюм женщин и детей. Аристократы. Сотни и сотни. Когда мы пришли в Стамбул, их не пускали на берег, пока мы их не обезвошили.

— Стамбул? Это ведь в Турции? — говорил мистер Риген.

— Накачали в трюмы дезинфицирующей жидкости, и они в ней уже не знаю сколько часов плавали. Когда я сошел на берег, одна женщина давала мне золотое ожерелье, чтобы я на ней женился и взял ее в Англию.

— Предложение очень соблазнительное, — говорил мистер Риген и закидывал ногу на ногу.

— От них отбою не было. Бери все, что душе угодно. Они ничего не пожалели бы, только помани.

— Колин, — говорила мать, — возьми-ка ведро и сходи за углем.

— Малому вреда не будет, Элин, послушать, откуда явились его предки, — говорил дед.

— Ирландская революция, — говорил мистер Риген, — была совсем такая же.

— Значит, вы там воевали, мистер Риген? — говорил дед.

— Нет-нет. Но моего дядю убили в Белфасте.

— A-а, «Черные повязки», — говорил дед.

— Да, да, — говорил мистер Риген и качал головой.

Если отец возвращался и заставал их за разговором, он говорил мистеру Ригену:

— А про гарем в Константинополе папаша вам рассказывал?

— Нет-нет, Гарри, вот про это он, по-моему, не упоминал, — говорил мистер Риген и подмигивал, а отец добавлял:

— Вы его ногу посмотрите. Ну-ка, папаша! — И дед вздергивал штанину и показывал длинный шрам на икре. — Во! — говорил отец. — Это ему стражники памятку оставили, когда он перемахнул через стену.

— Когда обратно лез, — говорил дед, улыбаясь новыми зубами.

— Когда обратно лез, мистер Риген, — говорил отец.

— Просто чудо, что я вообще без ноги не остался, — говорил дед и заливался смехом, а отец вставал и хлопал его по спине, чтобы он откашлялся.

Перед сном Колин читал две молитвы, которым его научила мать, когда он начал ходить в воскресную школу. Он стоял на коленях у кровати, положив голову на руки.

— Господи, благослови маму, папу и маленького Стива. И сделай Колина хорошим мальчиком. Аминь. — И потом: — Господи, защити нас на эту ночь, избавь от наших страхов, и пусть ангелы хранят наш сон до утренней зари. — Тут он добавлял от себя: — Боженька, дай мне сдать экзамен. Аминь, — прижимал голову к одеялу, повторял эти слова три раза и только тогда ложился.

К ним заезжал дядя. Он был такой же невысокий, как отец, с такими же белобрысыми волосами, голубыми глазами и даже с такими же усами, хотя был моложе. Он входил без стука и говорил:

— Элин! Как поживает самая наша любимая девушка?

У матери краснели виски, она отворачивалась к огню, к чайнику, заваривала чай, словно ждала его прихода, и говорила:

— Ты никогда не стучишься, прежде чем войти?

А он отвечал:

— Никогда, если прихожу в гости к любимой сестренке.

— К невестке, — поправляла она.

А он отвечал:

— Меня что же, не поцелуют по такому случаю?

Его призвали в армию, и он служил в авиации: обычно он приходил в форме, подсунув пилотку под погон на плече. Голубой грузовик с эмблемой военно-воздушных сил на кабине он оставлял за домами на пустыре. Он целовал мать в щеку, стискивал в объятиях, а потом становился спиной к огню, хлопал в ладоши и говорил:

— Ну, кто хочет поразмяться раунд-другой? — несколько секунд боксировал с воображаемым противником и продолжал, если никто ничего не говорил: — А как насчет чашки чая? — И тут же добавлял: — Эй, Стивен! Эй, Колин! Поглядите-ка, что у меня в кармане.

Обычно он приносил им по шоколадке или же совал им в руки по монете.

— Не говорите мамаше, откуда они у вас, не то она их заберет. — И добавлял еще громче. — Смотрите, чтобы она не услышала!

Приходил отец, серьезным голосом говорил:

— Как поживаешь, Джек? — и пожимал ему руку, прежде чем сесть к столу, а иногда добавлял: — Чаем тебя хоть напоили?

— Закипает, Гарри, — объявлял он, снова хлопал в ладоши и поглядывал на мать. — Жалко, что я не шахтер, честное слово. Сражаться на внутреннем фронте, чего уж лучше.