Мэгги О`Фаррелл - Рука, что впервые держала мою

— Иннес, — промямлила Лекси, — думаю, здесь не место для…

Иннес отстранился, заглянул ей в лицо:

— Как же я рад тебя видеть! Ночка была паршивая. Не знаю, как вообще можно выздороветь в больнице. Старые пердуны не дают уснуть — всю ночь над ухом храпят, харкают, а стоит задремать, сестры тебя будят, суют под мышку градусник. Сил моих нет терпеть. Надо отсюда выбираться. Сегодня же. Помоги мне их убедить.

— Ни за что.

— Почему?

— Иннес, ты болен. Плеврит — не шутка. Положено лежать — лежи… — Лекси умолкла, глянула на него и рассмеялась. — Откуда у тебя это? — На Иннесе была немыслимая пижама в серо-голубую полоску. Он никогда не носил ничего подобного и выглядел в ней нелепо, будто в чужом теле.

— Они, — Иннес указал на сестринский пост, — достали откуда-то. Надо отсюда выбираться, Лекс. Пора на работу. Следующий номер идет в печать…

— Не надо. Мы и сами справимся. Как-нибудь. А ты выздоравливай.

Иннес хотел возразить, но помешал приступ кашля. Он хрипел и отплевывался, хватая воздух. Лекси взяла его за плечи и держала. Отдышавшись, он откинулся на подушки, закусил губу. Лекси было знакомо выражение его лица — выражение отчаяния, бессильной ярости. Иннес взял ее руку в свои.

— Я люблю тебя, Иезавель. Ты ведь знаешь?

Лекси склонилась над ним, стала целовать, целовать.

— А как же! И я тебя люблю.

Он вертел головой, точно ему неудобно было лежать.

— Нам ведь с тобой повезло, а?

— В чем? — Лекси заметила, что руки, обнимавшие ее, горячи и влажны.

— Повезло найти друг друга. Многие всю жизнь ищут и не находят.

Лекси нахмурилась, стиснула его руку.

— Верно, повезло. Будет везти и дальше. — Она через силу улыбнулась.

— Тебя ведь не очень огорчало то, другое? — Он сверлил ее взглядом.

— Что другое?

— То, что я женат.

— Нет, — отвечала Лекси уверенно. — Честное слово, нет.

Иннес улыбнулся.

— Вот и хорошо. — Он ворочался на подушках. — Хотя я думал… — Он замолчал, потянулся к подушке, в который раз поправил ее.

Лекси встала, чтобы помочь ему.

— О чем думал?

— Я хотел бы переговорить с Клиффордом.

— С Клиффордом? — Лекси, стоя к нему спиной, наливала ему в стакан воды из кувшина.

— С моим адвокатом.

Лекси в недоумении обернулась:

— Для чего?

Иннес, указав взглядом на стакан, мотнул головой.

— Насчет тебя.

— Насчет меня?

— Видишь ли, меня волнует, что с тобой будет, если я умру.

— Иннес! — Лекси поставила стакан на тумбочку. — Ты не…

Иннес прижал палец к ее губам.

— Тсс, — шепнул он. — Петардочка ты моя. Чуть что, взрываешься. — Он притянул ее к себе, усадил на кровать. — Я не говорю, что сейчас. Я говорю, когда-нибудь. Просто когда я сюда попал, я об этом задумался, только и всего. Я ведь даже завещания не составил, руки не дошли. А надо бы. Прежде всего для тебя. А то чертова Глория все заграбастает — хоть там и негусто, сама знаешь, — а тебя оставит с носом. — Он легонько щелкнул ее по носу, накрутил на палец прядь ее волос. — А этого я не вынесу. Не смогу покоиться с миром. Буду несчастнейшим из духов в загробном мире. Ты моя жена, ты моя жизнь. Знаешь об этом?

Лекси схватила его за руку и сердито поцеловала.

— Дурак ты, — сказала она. — Что ты несешь? Вот, из-за тебя тушь потекла. — Лекси растянулась с ним рядом, спрятала лицо у него на груди.

— Позвонишь Клиффорду? Номер у меня в записной книжке. Клиффорд Менкс.

Лекси приподнялась на локте:

— Иннес, хватит об этом. Даже слушать не хочу. Ты не умрешь. Во всяком случае, не сейчас.

Иннес криво усмехнулся:

— Знаю. Но все равно позвони ему, ради меня, ладно?

В ту ночь Иннес умер. Его плеврит перешел в пневмонию. Умер он около трех ночи — высокая температура, остановка дыхания. Рядом никого не было. Дежурная медсестра ушла за доктором, а когда привела, было уже поздно.

Лекси никогда не свыкнется с мыслью, что Иннес, ее любимый, умер в одиночестве; что она спала на другом конце города, в их общей постели, когда он испустил последний вздох, когда остановилось его сердце; что врача не было на месте — он спал где-то в кабинете; что Иннеса пытались вернуть к жизни, но безуспешно; что ее не было рядом, что она ничего не знала, не могла быть с ним и никогда уже не сможет.

Ей, разумеется, ничего не сказали, ведь она была любовницей — неофициальной, незаконной. В больницу она пришла ровно в два, оживленная, с букетом фиалок, газетой, парой журналов и любимым кашемировым шарфом Иннеса. Две медсестры преградили ей путь и повели в кабинет; в одной из них Лекси узнала ту, что дежурила в первый вечер.