Мэгги О`Фаррелл - Рука, что впервые держала мою

Лекси думает, что они попрощаются у дверей, но Иннес выводит ее на крыльцо. И тут же шепчет:

— Правду сказать, большей гадости в жизни не пробовал. Жесткие как подметка, а на вкус — опилки. Больше в рот не возьму ваших котлет, и не проси.

— Хорошо, — отвечает Лекси, но тут же поправляется: — Я и не просила.

Иннес будто не слышит.

— Да что котлеты, кому они нужны? Ты должна загладить вину.

Лекси высвобождает руку:

— То есть как — загладить вину? И вообще, как вас сюда занесло? Как вы меня нашли?

Иннес поворачивается к ней:

— Как думаешь, сколько в Кентиш-Тауне женских пансионов?

— Откуда же мне зна…

— Два, — отвечает Иннес, — что упрощает дело. Метод исключения плюс немного удачи. Я был уверен, что надолго ты не задержишься, скоро придешь. Но не знал, когда именно. Да не в том дело, а главное, когда ты сможешь со мной пообедать?

— Не знаю. — Лекси вскидывает подбородок. — Я обычно занята.

Иннес с улыбкой подходит чуть ближе:

— Как насчет субботы?

Лекси смахивает с рукава невидимую пылинку.

— Не знаю, — повторяет она. — По субботам я работаю.

— Я тоже. Может, в час? Бывает же у тебя перерыв на обед. Где ты работаешь? Научилась печатать шестьдесят слов в минуту?

Лекси округляет глаза.

— Как вы запомнили про шестьдесят слов в минуту? — И, не выдержав, смеется. — Да еще и про пансион в Кентиш-Тауне?

Иннес пожимает плечами:

— Я все помню. То ли это болезнь, то ли признак гениальности. Одно из двух. Скажи мне что-нибудь — и оно уже здесь, — он стучит по макушке, — не сотрешь.

Лекси невольно смотрит на его голову, представив, что под густой шевелюрой так и кишат знания.

— Не знаю, во сколько освобожусь. Я и недели не проработала, и…

— Ладно, ладно. Вот что, приходи и разыщи меня. Я буду у себя в редакции, в Сохо. Весь день, а то и всю ночь. Приходи когда угодно. Как освободишься. Визитку я тебе давал. Она еще у тебя?

Лекси кивает.

— Вот и хорошо. Адрес там есть. Значит, до субботы?

— Да.

Иннес улыбается, медлит на пороге. Лекси думает: поцелует он меня? Но Иннес, не поцеловав ее, даже не помахав на прощанье, спускается с крыльца и устремляется через улицу.

На подходе к Сохо Лекси останавливается. Нашаривает в сумочке записку и визитку Иннеса Кента, что хранила там со дня их знакомства. Адрес она и так помнит, но все равно сверяется с карточкой. «Редактор, — гласит визитка. — Журнал „Где-то“, Бэйтон-стрит, Сохо, Лондон».

Миссис Коллинз ужаснулась, когда утром на лестнице Лекси обмолвилась, что едет в Сохо. Лекси спросила, что тут такого.

— Сохо? — повторила миссис Коллинз. — Там полно богемы и пьянчуг. — Она прищурилась: — Заладила, почему да почему. Любопытство кошку сгубило.

Лекси засмеялась.

— Но я-то не кошка, миссис Коллинз, — сказала она, сбегая вниз по ступенькам.

Лекси окидывает взглядом улицу, подписанную на карте «Мур-стрит». Тихая улочка, с виду не скажешь, что здесь полно пьяниц. На обочине — одинокая машина; у подъезда стоит человек, читает газету; над магазином — низкий навес; из окна четвертого этажа высовывается женщина, поливает цветы в ящике.

Лекси устремляется в Сохо — шаг, другой, третий. Ее охватывает странное чувство, будто движется не она, а тротуар, здания, дорожные знаки. Постукивают по асфальту ее каблуки. Человек с газетой поднимает взгляд. Женщина в окне застывает с лейкой в руке.

Лекси проходит мимо магазина с сырами в витрине, огромными, будто колеса. На крыльце стоит продавец в белом переднике и что-то кричит на непонятном языке женщине с ребенком на другой стороне улицы. Он улыбается и кивает Лекси, та улыбается в ответ. За углом — кофейня, рядом на тротуаре собралась компания, что-то обсуждают, тоже на незнакомом языке. Они расступаются перед Лекси, один обращается к ней, но Лекси не оглядывается.

Дома из темного кирпича жмутся друг к другу, улочки узкие. В канавах журчит вода после недавнего дождя. Лекси огибает угол, другой, проходит мимо китайской овощной лавки, где продавщица складывает пирамидой желтые фрукты, из которых уже вынули косточки; мимо крыльца, где сидят на стульях двое чернокожих и смеются. Матросы в сине-белой форме шагают по проезжей части и вразнобой горланят песню; мальчишка-рассыльный на велосипеде, объезжая их, виляет рулем и что-то кричит через плечо. Пара матросов, оскорбившись, бросаются в погоню, но мальчишка жмет на педали — и дёру!

Лекси смотрит, запоминает. Все вокруг наполнено для нее смыслом: и развевающаяся ленточка на шапке одного из матросов, и окно, где умывается мармеладно-желтый кот, и облачко душистого пара у входа в пекарню, и слова, написанные мелом — по-итальянски? по-португальски? — на доске перед магазином, и раскаты музыки и смеха из-за решетчатой двери, и меховой воротник пальто и золотая застежка на сумочке у женщины, идущей по другой стороне улицы. Лекси впитывает каждую мелочь с ликованием и страхом: это прекрасно, прекрасно, ничего не прибавить, не отнять, — но что, если она не удержит в памяти всю эту красоту, упустит хоть что-то?