Михаил Сергеев - Последняя женщина

Изумленные горожане нередко видели его стоящим возле виселицы с листом бумаги в руке, куда он с невозмутимым видом зарисовывал несчастного, не упуская ни малейшей детали. А его привычка бродить по улицам в поиске некрасивых лиц и, увлекая их в свой дом, делать с них наброски?

"Да у него и впрямь нет сердца", — шептались в местных кабачках.

Ему было все равно. Он давно решил для себя все.

Никто не мог связать его имя с женщиной. Отношения с церковью были сложные. Атмосфера накалялась. Он уехал в Милан.

Ни относительная свобода, ни пять тысяч дукатов годового жалованья, положенных ему герцогом, не принесли счастья. Наверное, оно ему было и не нужно. Он вообще не хотел тратить время на обретение недостижимого.

Фрески собора внезапно вспыхнули и тут же погасли. Через секунду оглушительный раскат грома наполнил своды.

Все, на сегодня хватит. Старик положил кисть и накрыл холстом краски. Сняв фартук, перепачканный алебастром, он медленно двинулся к выходу. Новый раскат грома, наполняя каким-то ужасом пространство вокруг, вопреки всему не затихая, а ударяясь о стены и усиливаясь, заставлял своим чудовищным грохотом содрогаться весь собор. Казалось, огромный купол, венчающий сооружение, сейчас развалится на части и рухнет вниз. Ему стало не по себе. Ускорив шаг, он споткнулся, охваченный неприятным чувством: казалось, кто-то мешает ему побыстрее покинуть это место.

Неожиданно сполох молнии вновь осветил незаконченные фрески. Ослепительная вспышка выхватила из кромешной тьмы круглую кафедру, висящую над залом. И тут он увидел его.

Он стоял прямо под кафедрой. Длинная сутана и капюшон скрывали все, что могло выдать в нем человека. Старик замер, не в силах пошевельнуться. Раскаты стихли, наступила тишина. Все погрузилось во мрак.

— Я оставляю тебе эту кисть. Только ею ты можешь закончить то, ради чего пришел в этот мир. Но смотри, у тебя мало времени. Все, что я дал тебе, имело целью только одно — создание этой картины.

— Кто вы?

— Неважно. По отношению к тому, для чего ты живешь, это неважно.

Старик понял все.

Ливень был такой силы, что превратил опустевшие улицы в реки. Страшный ветер заставлял его удерживать шляпу двумя руками. Ни одного прохожего на пути, будто гроза застала в городе только его. Мокрая и грязная собака, жалобно скуля от страха, который завладел всеми живыми существами в эти минуты, отчаянно жалась к его ногам.

Движимые страхом, в каком-то сумасшедшем порыве укрыться и спастись каждый от своего ужаса, они оба, слившись в единое целое, бежали, сами не зная куда.

Достигнув дома и оставив внизу ошарашенного слугу, который только и понял, что нужно запереть все двери и окна, он, не снимая промокшей одежды, поднялся к себе. У самой постели силы оставили его.

Конница, стоявшая слева, и конница справа были равны по силе. С трудом удерживаемые всадниками, лошади рвали копытами землю. Внезапно от войска слева отделился красный всадник в сверкающих доспехах и поскакал на середину. Навстречу ему рванулся черный конь со своим всадником. Под грозный рокот с обеих сторон они сшиблись в смертельной схватке и пали замертво. Еще один красный всадник отделился от своих и поскакал на середину. И снова навстречу ему вылетел черный всадник. И вновь оба упали замертво. И в третий раз поскакал красный всадник навстречу черному, и гул пошел по небу, и заколыхались обе стороны, и замерли…

— Синьор, синьор, что с вами? — Слуга стоял на коленях перед ним, пытаясь поднять его с пола. Солнце ярко освещало комнату.

Он молча переоделся и, не притронувшись к завтраку, быстро вышел из дома. Прочь, прочь из этого города.

— Мне очень жаль. Мне действительно очень жаль. — Герцог говорил нарочито медленно, словно пытаясь понять причину столь странного решения. — Тешу себя надеждой, что вы еще измените свое решение и вернетесь. Мы всегда будем рады видеть вас здесь, — с искренним сожалением добавил он.

Замок Клу близ Амбуаза, где размещалась королевская резиденция, мало был похож на то, что он привык видеть в Милане. Хотя для того, что его привлекало, место подходило, может быть, больше. Несколько недель, словно желая отойти от испытанного потрясения, он ничем не занимался.

Франциск I явно был доволен своим новым приобретением. "Ни в чем ему не отказывать!" Это приказание, открывавшее многие двери, обеспечило ему благоволение света и заткнуло рот злопыхателям. Жизнь при дворе не претила ему.

Однажды утром он зашел в свою новую мастерскую. Франческо, давно ожидая его, стоял молча, смущенно улыбаясь.