Таисия Рух - Приют для души

Обо всем этом она думала, сидя с ним в недавно жутко модном месте и разглядывая чью-то сумку с огромными буквами DG, выложенными пластмассовыми камнями, небрежно кинутую на столик.

«Интересно, какой ты на самом деле…», — она посмотрела на Хасана, пытаясь понять, что же дальше. Это понятно, что у него присутствует какая-то другая жизнь, но спрашивать не хотелось, а он ничего не рассказывал. Блондинку она ему не напоминала, но сама из головы картинку выбросить не могла. Это была не обида, не ревность, просто голый прагматизм — все и так понятно, зачем ей распыляться, если он и без нее хорошо проводит время.

— Это мой брат. — Ее выдернули из раздумий.

Возле их столика стоял… Хасан… Нет, конечно, Хасан сидел напротив нее, а рядом стоял еще один Хасан. В голове замелькали картинки: …вот она оглядывается, когда они впервые встретились — другие глаза… вот мелькнуло его лицо в ночном клубе… вот он наматывает на палец крашеные лохмы хихикающей дурочки… «Черт, да их двое».

— Это Хусейн, мы двойняшки, — как-то сразу, по смеющимся глазам Хасана, она поняла, что он знает о ее сомнениях. — Ты знаешь, что иногда рождаются двойняшки и иногда даже тройняшки.

Она знала. Но изо всех сил хотела бы это когда-нибудь забыть.

— Я могу взять их на руки? Я хочу их увидеть!

— Мммм… Понимаете… — доктор запинался и заикался, — думаю, что это невозможно…

— Почему? Я знаю, что они… — она не могла произнести это вслух. — Не бойтесь, я в сознании, я в порядке, я просто хочу посмотреть на них.

— Я не знаю, как вам сказать, это неприятно. Вы не можете их взять на руки… Мы доставали их практически по частям… Нет тел, только фрагменты…

— В смысле?

— Они умерли месяц назад и… — врач топтался и что-то мямлил.

— Как такое могло произойти? Я их чувствовала!!! Они же шевелились! Все же было нормально… — она задыхалась от боли и ярости, но держала себя в руках из последних сил. Боль в животе и слабость не давали ей говорить, и она почти шептала. — Немедленно объясните мне! Слышите? Вы не имеете права, я хочу увидеть своих детей… — только бы не заплакать, только бы не броситься и не разодрать его виноватое лицо. «…Дыши… дыши глубже…»

— Это перистальтика, они уже замерли, так бывает, это невозможно объяснить, все было в порядке, никаких отклонений. Я вас прекрасно сейчас понимаю, это сильный стресс для любой женщины.

«Ты не понимаешь, придурок, это не стресс»… Ее мир в одночасье рухнул днем ранее, в десять пятнадцать, когда молодая кореянка, только что окончившая институт, позвала ее на УЗИ и спросила, как давно ее осматривал лечащий врач и когда делали последний забор крови.

— Что-то не так? — она, замерев, ждала ответа…

Кореянка вызвала доктора и медсестер, и она даже не успела опомниться, как оказалась в операционной. И теперь этот эскулап пытается утешить ее.

— Так бывает, редко, но случается… все в руках Божьих.

Она собрала остатки сознания и вздернула подбородок: — Я вас правильно сейчас поняла? Я провела под вашим личным наблюдением восемь месяцев. Вы ежедневно слушали и осматривали меня. Я сдавала все анализы и принимала все прописанные вами медикаменты. Вы ежедневно принимали от меня мзду за отдельную палату и персональное наблюдение. И мои дети умерли внутри меня месяц назад, а теперь, перенеся две операции, потому что при первой вы забыли фрагмент одного ребенка, и я чуть не отправилась на тот свет, — ЭТО все по воле Божьей? Я правильно все услышала? — она уже кричала, сжимая его руку. Она бы хотела убить его сейчас.

Вбежавшая медсестра сделала ей укол…

Она не помнила, как она оказалась дома. Доктор платной клиники, приехавший на дом снять швы, посетовал, что правды она все равно не найдет. Ей уже было все равно, она не испытывала никаких эмоций. Ей не нужна была правда. Дни, недели и месяцы менялись за ее окном, она оставалась безучастной ко всему. Она не разговаривала ни с мужем, ни со свекровью, ни с родными или друзьями, которые приезжали ее навещать. Она не выходила из дома, не смотрела телевизор и не читала. Ей было все равно, что происходит вокруг. Они все говорили с ней, муж пытался как-то привести ее в чувство и даже однажды запустил собак в дом — они вились и поскуливали вокруг нее, лизали ей руки и пытались достать до лица. Она не притворялась безучастной, у нее просто не было ни сил, ни желания, ни цели… Она ничего не чувствовала и была как в ватном коконе.

Через восемь месяцев она, как ни в чем не бывало, спустилась к завтраку.