Катарина Причард - Негасимое пламя

Как странно, думала она, что смерть Роба оставила в его сердце более глубокий след, чем в сердце матери. Разумеется, Клер все еще горевала. Слезы навертывались у нее на глаза всякий раз, когда при ней упоминали имя Роба, однако опа оказалась в силах приспособиться к жизни, в которой его уже не было. И они все — Гвен, Нийл и она, Мифф, тоже. Только в отце была какая-то горькая неприкаянность; казалось, жестокие угрызения совести не покидают его ни на минуту. И все же сегодня вечером ей почудилась в его обычном угнетенном состоянии какая-то перемена: словно наступило внезапное облегчение. После обеда все перешли в гостиную, и она не удивилась, когда отец заговорил.

— Хорошо, что мы все собрались вместе. Мне надо вам кое-что сообщить.

Он повернулся и снял с каминной полки деревянный полированный кубок, в котором держал табак. Вытряхнул из трубки золу, медленно набил ее, придавил пальцем табак, поднес к трубке спичку и, затянувшись, обвел всех взглядом.

— Я ушел из «Диспетч».

— Дэвид! — первой опомнилась Клер.

— Вот те на! Но почему, черт возьми! — почти одновременно воскликнули Гвен и Нийл. Мифф, понимая, как дорого стоили отцу эти слова, в напряжении молча ждала объяснений.

— Отнеситесь к этому спокойно. — Дэвид откинулся в кресле, смущенно улыбаясь, словно напроказивший школьник.

— Ну, по крайней мере, ты мог бы мне заранее сказать, что у тебя в редакции какие-то неприятности, — жалобно пробормотала Клер, опускаясь в кресло напротив него.

— Неприятностей не было, — мягко сказал Дэвид. — Мне просто не хотелось огорчать тебя, дорогая, прежде чем я приму окончательное решение.

— Ты хочешь сказать, что сам дал себе отставку? — спросил Нийл.

— Да, пожалуй, что так, — согласился Дэвид, задумчиво потягивая трубку. — Это нелегко объяснить… Дело в том, что с некоторого времени я с отвращением исполнял свои обязанности. Это ведь не научная работа, как у тебя, сынок, а нечто совсем противоположное. Работа, в корне противоречащая науке.

Его пальцы машинально вертели трубку.

— Твои знания служат на благо людям — твоим пациентам. Я же свои знания — знакомство с фактами и истинным положением вещей — употребляю на то, чтобы, искажая правду, готовить некое шарлатанское снадобье для моих пациентов — уважаемых читателей — в угоду политике, проводимой газетой. Вот уже двадцать с лишним лет я занимаюсь именно этим, причем занимаюсь с удовольствием. Да еще радуюсь, когда мне удается заморочить голову легковерным людям. Я напрягаю все силы ума, чтобы превзойти других в этой бесчестной игре.

— Нет, папа, нет, не надо так говорить! — воскликнула Мифф, больно задетая горечью его тона.

— Я должен сказать об этом. — Голос Дэвида окреп и усилился. — Я не бью себя в грудь. Не говорю: я не ведал, что творил. Ты сама это знаешь, Мифф. Я не раз хвастался перед тобой своим цинизмом, с легкостью жонглируя фактами, искажая и превратно истолковывая международные события; и при этом еще мнил себя поборником демократических принципов свободной печати.

Дэвид рассмеялся коротким резким смехом.

— Свободная печать! Нет и не бывает независимой печати! Мы орудия в руках финансовых магнатов, которые действуют за сценой, картонные паяцы! Нас дернут за веревочку, мы и выплясываем!

— Утверждение, я бы сказал, несколько обобщенное. Тебе не кажется? — заметил Нийл.

— Суиндон был редактором «Нью-Йорк тайме». Он произнес эти слова на банкете, данном в его честь журналистами. И сейчас они справедливее, чем когда-либо прежде. Как я дошел до того, что забыл об этом? — размышлял вслух Дэвид. — Рост газетной индустрии требует колоссальных затрат — нужны леса для производства бумаги, суда для ее транспортировки, огромные ротационные машины для экономии времени и труда людей, мощные электростанции и реки типографской краски, целые парки автомашин для перевозки газет, наконец — колоссальная реклама. Только очень богатые люди могут позволить себе роскошь стать собственниками современных газет и распоряжаться ими по своему усмотрению. А вместе с этим, умом и совестью журналистов. Политика любой ежедневной газеты в нашей стране определяется не только ее доходностью, но и необходимостью защищать финансовые интересы людей, которые ее субсидируют.

— Но ведь печать вынуждена считаться с общественным мнением?

— Ни одна газета не может существовать без поддержки народа, — ответил Дэвид. — Общественное мнение может создать и может погубить газету. Но создают-то общественное мнение главным образом сами газеты. В этом и заключается парадокс. Бывает и так, что газеты оказываются бессильны навязать свою вопиюще неправильную точку зрения. В вопросе выборов, например. Но продолжают вводить людей в заблуждение.