Юрий Коваль - Суер-Выер. Пергамент

Наконец Басов сказал:

– Мы можем разыграть ещё один спектакль, только бабу нужно. У нас в труппе была заслуженная артистка, да теперь играет в театре Советской Армии. Савельева Рая. Не видали? У вас-то на корабле есть хоть какая баба?

– Да есть одна, в одеяле завёрнутая. Ни за что не согласится.

– Это в артистки-то сходить не согласится?

К удивлению, мадам Френкель действительно выперлась на палубу, в одеяле женского цвета, в клеточку, усыпанную конскими каштанами. Одеяло это элегантно подчёркивало её многообразную фигуру.

– Перебирайтесь на берег, мадам.

– Да ладно, чего там, я и отсюда сыграю.

– Да ведь надо выучить роль.

– Знаем роль. Я этот спектакль сто раз видела, правда, в постановке Петра Наумовича.

– Как, вы знаете великого Фоменко?

– И не один раз, – с достоинством ответила поднаторевшая на «Лавре» мадам.

И они сыграли спектакль. Басов на своей скале, Гена своей, а мадам на палубе нашего фрегата.

Начал дело Гена, который, как мы поняли, был великий мим.

Во всём спектакле он не сказал ни слова, ибо изображал великого художника. Это была немая преамбула, чистая пластика, шарм.

Он писал картину, накидываясь на холст, ломая кисти,

скрипя зубами,

тщательно размешивая краску на палитре,

сипел,

хрипел,

смазывал изображённое пятернёй,

взъерошивал волосы,

глядел на холст в кулак,

поворачивался к картине задом и глядел на неё между ног,

тёр картиной землю,

с дикими скачками, гримасничая и кривляясь, выл, когда получался удачный мазок,

рвал на себе волосы от малейшей неудачи,

пытался повеситься на мольберте, но срывался,

много раз плакал,

разрезал холст, но потом всё аккуратно заштопал, хохотал от счастья и катался по земле от восторга, снова всё затирал и начинал сначала,

закалывался кистью,

грыз палитру,

мочился под мольберт,

отбегал от картины на пять шагов и, зажмурившись,

кидался на неё,

растопырив кисти, как бык рога,

в общем, это был тяжелейший поединок гения и культуры.

Наконец он отошёл от картины, опустив голову.

Он победил, он выиграл великий поединок.

С этого момента и началось то, что можно написать в виде

БАСОВ И ЗОЯ

(ПЬЕСА)

БАСОВ. – Под вечер на лугу

Усталый Верещагин

Кисть опустил

И сделал шаг назад.

ЗОЯ. – Кисть опустил

Усталый Верещагин

И сделал шаг назад

Под вечер на лугу.

БАСОВ (раздражаясь,). – Да, шаг назад!

Но, Боже! Сколь

огромный

Обычный шаг назад

Дал миру скок вперёд!

ЗОЯ (восторженно).– Обычный шаг назад,

Но, Боже! Сколь

огромный

Тот шаг назад

Дал миру скок вперёд!

БАСОВ. – Слова мои, зараза, повторяешь?

Ты вдумайся в значенье этих слов!

ЗОЯ. – Дай мармеладу, Басов!

БАСОВ. – Мармеладу?

ЗОЯ (твёрдо). – Да, мармеладу!

БАСОВ (гневно). – Мармеладу дать???!!!

ЗОЯ (к публике). – Он мармелад для женщины жалеет!

БАСОВ. – Ты что сказала, стерва? Повтори!

ЗОЯ. – Под вечер на лугу

Усталый Верещагин

Кисть опустил

И сделал шаг назад.

И снова шторм аплодисментов, крики «браво» с ударением на оба слога и комментарии:

– А ведь не дал мырмилату (Чугайло).

– А чего она повторяет! Думай сама! (старпом)

– Я бы дал, если б она дала! (Фалл Фаллыч)

– Кисть рано опустил (Суер).

– Но всё-таки Верещагин сильно писал черепа! Молодец! (Петров-Лодкин)

Пока мы все так комментировали, на сцене разыгрался второй акт.

БАСОВ И ЗОЯ

(ВТОРОЙ АКТ ПЬЕСЫ)

БАСОВ. – Ну, всё!

Теперь конец!

Теперь терпеть не буду!

Теперь – я не дурак!

ЗОЯ. – Молчи!

БАСОВ.– Теперь конец!

Теперь я не дурак!

Теперь терпеть не буду!

Был круглым дураком!

ЗОЯ.– Молчи!

БАСОВ. – Терпел всю жизнь!

Теперь я – не дурак!

Терпеть?

Теперь не буду!

Теперь – я не дурак!

Теперь…

ЗОЯ. – Молчи, говно!

– Мысленно обнимаю вас, друзья, – говорил Суер, растроганно благодаря актёров. – Мысленно посылаю вам море цветов. Меня поражает, как правильно мы назвали остров. Вижу, ясно вижу очень много высокой нра… на ваших берегах. А теперь сыграйте нам последнюю пьесу, и пусть это будет про Ивана Грозного. Нам известно, что эта великая вещь, не испорченная Шекспиром, имеется у вас в репертуаре. Сыграйте же, а мы незаметно отплывём, не прощаясь, по-английски…

ИОАНН ГРОЗНЫЙ УБИВАЕТ СВОЕГО СЫНА

ТРАГЕДИЯ

(Сцена представляет собой интерьер знаменитой картины Ильи Ефимовича Репина. СЫН сидит на ковре, играет. Врывается