Ирина Степановская - Как хочется счастья! (сборник)

– Вот опера. Надо поставить так, чтобы понравилось американцам.

– А нашим? – спросил я.

– Ну, нашим само собой. Вы понимаете.

Я понял.

Естественно, я наслаждался работой над всеми своими постановками. Конечно, у них у всех был разный бюджет, но когда я ставил свой самый первый номер, бюджета у меня не имелось вообще. А впрочем, я ведь и тогда был счастлив.

Послышались звуки арпеджио, и певица, исполняющая Скарлетт, стала распеваться. Интересно, а где Алла? Что-то она сегодня подозрительно редко мне звонит. Ну и дура же она, если не понимает, какой я ей даю шанс. Впрочем, Таня, кажется, тоже меня не понимала.

Когда я увидел ее в первый раз в жизни, она бегом спускалась впереди меня по институтской лестнице и очень прямо при этом держала спину. Я еще подумал, что она, наверное, занималась балетом или гимнастикой. Как потом выяснилось, Таня шесть лет посвятила бальным танцам. И еще у нее оказался потрясающий голос – на удивление низкий и звучный, что нечасто встречается у девушек такого субтильного телосложения. Она была, как Пиаф – крошечная, худенькая и почти всегда в черном. И голос у нее такой, будто им искушает сам дьявол. Она говорила негромко и редко, больше молчала и смотрела своими удивительными синими глазами на того, кто с ней разговаривал, спокойно и чуть снисходительно – мол, я все понимаю, но что ты хочешь от меня? Из-за ее крошечного росточка и худобы, которую можно было бы назвать тщедушностью, она не пользовалась успехом у наших институтских парней, что вызывало у меня одновременно и радость и непонимание – неужели у них нет не только глаз и слуха, но и хоть какого-то предвидения? Когда я впервые услышал, как она поет – под гитару на дне рождения у кого-то из ее группы, я сразу понял – ее ждет великое будущее.

Но кроме меня, Таней никто не восхищался. Наши парни предпочитали девушек типа тех, что поют в «Виагре». Она не жила в общежитии – где, собственно, тогда и происходил день рождения, она не придавала большого значения своему голосу. Очевидно, ее мама и бабушка – даже состав семьи у нас с Таней был одинаковым, – прочно внушили ей, что ее цель в жизни иная, а не семейное счастье – превыше всего.

Таня по своей природе была молчаливо-задумчива. И это в ней мне безумно нравилось. Я никогда не слышал, чтобы она тараторила, как другие девчонки. Со временем я понял, почему Таня выросла такой. Внешне она была похожа на отца – я видел ее детские фотографии вместе с ним. И так же, как и я, Таня выросла с матерью и бабушкой. Но в отличие от моих обе они были массивными и властными женщинами, и когда я видел их, не переставал удивляться, какая маленькая Таня – ну просто воробышек в сравнении с воронами.

На хозяйстве стояла Танина бабушка – учитывая необыкновенно вкусные котлеты и борщи, которыми она обеспечивала не только своих, но и приходящих к ним в гости – очень важный член семьи. Танина мама напоминала мне монолит – гранитное изваяние какому-нибудь политическому деятелю. Их всегда изображают такими монументальными и бескомпромиссными. А бабушкина фигура наверняка в молодости была такая же, как у дочери. Но теперь, смягченная возрастом, она стала больше похожа на старый пень, достаточно крепкий и корявый, однако уже поросший мхом и обжитый ежиками да лягушками.

Вот в роли такого маленького ежика и жила в этой семье Таня. Она делала, что ей говорили, училась, где велели. Чудесный ее голос, как я понял, ни на мать, ни на бабушку впечатления не производил. Таня и поступила на кафедру теории музыки. Мать и бабушка отводили ей роль преподавателя в каком-нибудь среднем музыкальном училище. Выйти удачно замуж, родить, спокойно растить своих детей и в лучшем случае стать завучем в этом училище – вот тот уровень благополучия, который они желали для Тани.

Не могу теперь судить, возможно, они были и правы. Но для меня Танин голос – звучный, завораживающий, колдовской – был настоящим сокровищем, которое стало бы преступлением зарывать в землю. А Таня очарования своего голоса не понимала. И я хотел сделать все возможное, чтобы не только другие, но и она сама смогла оценить этот бесценный дар, который достался ей неожиданно, без всяких усилий и даже нежеланно.

– Можно? – открылась дверь и, сияя декольте, в комнатушку, которую я считал здесь своим кабинетом, вошла Алла.

– Ты один?

– Сейчас приду. Иди, распевайся.

Она постояла некоторое время в нерешительности. Я не хотел, чтобы она мне мешала.

– Что ты не идешь?