Питер Абрахамс - Живущие в ночи

Наконец они свернули на узенькую тропку, где идти было легче.

Луна уже стояла высоко в небе. Вся земля была залита бледным светом, достаточно, впрочем, ярким, чтобы различить, например, тень, отброшенную деревом, мимо которого они проходили. Они обошли дом со светящимися окошками, держась от него на расстоянии около ста ярдов. За домом лениво залаяла собака, то ли с тоски, то ли от бессонницы. Ей ответила другая. Вестхьюзен все ускорял шаг. Прошли еще милю с лишним и оказались под сенью нескольких деревьев. От усталости у Нкоси звенело в ушах. Он задыхался, однако виду не подавал. Пусть это неразумно, но лучше умереть, чем признаться Вестхьюзену в своей слабости, потому что он наверняка не терпит слабости.

Вдруг Вестхьюзен замедлил шаг и сказал:

— Я не хотел тогда тебя обидеть, но чем меньше человек знает, тем меньше может выболтать. Вы все как назло недооцениваете противника. До машины уже недалеко.

— Почему «вы»? — спросил Нкоси.

— Потому что «вы».

— Значит, вы не считаете себя одним из нас?

— Еще чего захотел!

От удивления Нкоси даже остановился, но Вестхьюзен скомандовал:

— Пошли!

И Нкоси зашагал дальше.

— Тогда…

— Тогда почему я приехал тебя встречать? Ради денег! А ты думал, из любви к тебе?

Они перевалили через небольшой холм, спустились в лощину, и дом с освещенными окошками скрылся из виду. Впереди и чуть левее в ясном свете луны отчетливо выделялась широкая, уходящая вдаль темная полоса земли. Нкоси вспомнил огромные, в десятки акров, золотисто-зеленые плантации тростника, ночью казавшиеся черными. И впереди и слева тянулись тростниковые поля. Насколько он помнил, десять лет назад плантации не подступали так близко к берегу. Хорошо, что они выслали навстречу человека. Следить за переменами издалека — это не то, что видеть все собственными глазами. А о таких незначительных вещах, как, например, вновь посаженное дерево, уборная, построенная в дальнем углу сада, ранее заброшенный, а теперь возделанный участок земли, вообще не узнаешь. Он подумал о своем проводнике и крепче стиснул в руке револьвер. Если этот человек — платный агент, то деньги отнюдь не в безопасности.

Будто угадав его мысли, Вестхьюзен сказал:

— О деньгах не беспокойся. Я не собираюсь их у тебя отнимать. — В его голосе послышались знакомые суровые нотки. — Хотя, как ты понимаешь, мог бы сделать это без особого труда. Просто они мне ни к чему. И потом, ваши люди умеют жестоко расправляться со своими врагами. — Некоторое время он шел молча.

«Чего же от него требовать? — размышлял Нкоси. — Считаться белым, а потом ни с того ни с сего попасть в разряд цветных, да к тому же в стране, где так важно быть белым! От этого кто угодно ожесточится и придет в отчаяние!» Ему вспомнились обрывки газетных сообщений.

— У вас, кажется, были жена и двое детей?

Вестхьюзен вдруг споткнулся, потом упавшим голосом проговорил:

— Да.

— А что с ними теперь?

— Не твое собачье дело, кафр! — взорвался Вестхьюзен.

На сей раз слово «кафр» не показалось Нкоси обидным.

— Я спросил не подумав. Простите.

Вестхьюзен остановился и пристально посмотрел на Нкоси, потом резко повернулся и зашагал дальше. Минут десять они молчали. Луна стояла уже высоко в небе, и перед ее сиянием померк даже Южный Крест. Дорога то уходила вниз, то поднималась, и одна мысль о том, что ему предстоит одолеть все эти подъемы и спуски, повергала Нкоси в отчаяние, он дьявольски устал и, казалось, вот-вот сдастся, как это бывает с людьми на поле боя, когда их вдруг покидает самообладание. Но в это мгновение прямо перед ним, возле кустарника, вырос силуэт автомобиля.

Словно во сне послышался голос Вестхьюзена:

— Садись сзади. Деньги положи под ноги. Если остановят, помни, где ты находишься. Это тебе не Европа, и как бы высоко ты себя ни ставил, здесь ты всего-навсего кафр. Помни это. Ну, залезай!

Нкоси сел на заднее сиденье, бросил мешок под ноги, откинулся на спинку и закрыл глаза. По телу разлилась приятная истома. Так хотелось закрыть глаза и погрузиться в забытье. Но он превозмог себя и, едва ворочая языком, спросил:

— Значит, в душе вы по-прежнему считаете себя одним из них? — А про себя устало добавил: «Как побитая собака, которая продолжает лизать сапог, которым ее так безжалостно колотили».

— Видишь ли, — ответил Вестхьюзен уже более дружелюбным тоном, — ты же сам сказал, что я разговариваю точь-в-точь, как они. Это потому, что я действительно один из них: и внешне ничем от них не отличаюсь; я говорю, как они, думаю, как они, чувствую, как они. И этого не может изменить никто и ничто!