Э. Бушан - Вторая жена

— Не смотри на эту ситуацию, как на что-то слишком сложное. — Она усмехнулась. — Ты только то описала равносторонний треугольник. — Она решительно закрыла петлю. — И Роуз находится на его вершине.

— Я понимаю теперь, что Натан оставил Роуз, не потому, что устал от нее. Он ушел, потому, что устал от самого себя.

— Может быть и так. — Она начала новый ряд.

Для Пейдж это занятие стало откровением: «Я не знала, что вязать так интересно».

Плач новорожденных вторгался в наш разговор. Пронзительные звуки из маленьких легких.

— Я вяжу это для моего ребенка. — Пейдж считала петли. — Мне нравится думать, что он будет завернут во что-то мягкое и теплое, что я создала для него своими руками.

— Ты могла бы просто купить шаль.

— Не в этом дело. Отдавать себя детям… десять… двенадцать… четырнадцать…

Женщина с длинными светлыми волосами прошла мимо нас, одной рукой толкая капельницу, а другой обхватив живот. Ткань рубашки сбилась под ее ладонью. Теперь, когда я начала обсуждать эту проблему, мне трудно было остановиться.

— Может быть, она давно думала о Натане. Может б, ей не хватало его. Я не знаю. Казалось, им так хорошо вместе, Пейдж. Это выглядело так, словно разговор между ними продолжался все эти годы.

Пейдж не была опытной вязальщицей, ей было сложно поднимать спущенные петли.

— Считай, что тебе повезло, это была просто случайная встреча. Прежняя Роуз лучше умерла бы с горя или убила бы себя, чем возвращаться и преследовать вас.

— А, может быть, она умирает от беспокойства?

— Жаль, что ты не пишешь. Это хорошая тема, к тому же из первых рук. — Пейдж сложила спицы, обернула вязание вокруг них и убрала в сумку для рукоделия.

— Точно, — воскликнула я, — Вот в чем причина. — Я еще слишком хорошо помнила крики младенцев в пластиковых контейнерах, которые присоединились к моему крику. — Вот в чем вопрос. Все, что я делаю, вторично. У Натана до меня уже был дом, была семья, были друзья семьи, все эти Фросты и Локхарты. Целая армия прежних друзей и родственников стоит вокруг него стеной. И все, что Натан имел до меня прочно, как камень. И он не собирается это разрушать или терять. — Я сделала паузу. — И Роуз тоже.

В моем мозгу словно взорвался муравейник. Как теперь мне справиться с этими мыслями? Я посмотрела на свои руки.

— Я не жалуюсь, просто говорю.

— Нет, ты жалуешься, — заметила Пейдж. — Но это нормально. Ты можешь пожаловаться мне. А я тебе скажу, что Роуз ни при чем. Ты наговариваешь на нее без причины.

— Мне жаль, — сказала я. — Я не хотела тебя беспокоить. Но мне так хотелось с кем-то поговорить.

Ты не забыла одну вещь? — Пейдж положила руку на живот. — У него без тебя не было бы близнецов. Думаешь, они ничего не значат для него? Это тебе не секонд-хенд. Или я что-то не понимаю? Кстати, ты будешь крестной новорожденного.

— О! — Крестная мать означало признание, почетное место в иерархии. — Спасибо, Пейдж.

Когда у Сэма с Джилли родилась Фрида, дедушка Натан просто светился от счастья. Он хотел знать ее рост и вес, хорошо ли она ест и спит, носит ли она комбинезончик, который он ей купил? Сама беременная, я слушала Натана вполуха. Я никак не ожидала, что он будет так суетиться, но тем не менее, это так и было. Зато он не стал поднимать шума из-за распределения мест на крестинах. Вот это, по моему мнению, было слишком.

— Мне жаль, дорогая, — извинился Натан. Он выглядел каким-то неуклюжим. — Сэи и Джилли считают, что будет лучше, если ты не будешь сидеть с семьей.

Не надо иметь много ума, чтобы понимать, какие разговоры велись у меня за спиной.

Я схватила его за руку:

— Почему ты не защитил меня, Натан? И пытался ли ты вообще?

Он присел на корточки возле моего стула.

— Конечно, Минти, я боролся бы за тебя, как лев. Но это слижком сложная ситуация.

Что именно было сложным? Все были в курсе его развода и второго брака.

— Ты стыдишься меня? — Слова просочились сквозь мои стиснутые зубы.

— Нет, нет!

Но я знала, что этот вопрос выявил истинное положение вещей. Натану было стыдно.

— Где ты будешь сидеть?

— Впереди.

— Вместе с Роуз, хочешь сказать?

— Она бабушка, — сухо ответил он.

В беременности мало хорошего. На самом деле, в беременности нет совсем ничего хорошего. Кроме одного: можно плакать сколько угодно, и я готова была этим воспользоваться. Я повернулась к нему, слезы текли по моим щекам, и я прошептала:

— Я знаю, твоя семья ненавидит меня.

Покинутая Натаном на задней скамье деревенской церкви под Батом, с парой подушек под спиной, я была под неусыпным надзором многих глаз. Кто-то, вероятно, желал, чтобы я пала на колени (при моем-то сроке в тридцать три недели) и возопила: «Я прошу прощения за мои грехи». Каждый почувствовал бы себя лучше, даже самый закоренелый грешник. Но меня так и подмывало встать и объявить: «Натан не был счастлив с Роуз. Он говорил мне это снова и снова. Слушайте все! Я спасла его».