Э. Бушан - Вторая жена

— Ты не занята, мамочка?

Светлые волосы Лукаса, уже начавшие темнеть, спутались и торчали в разные стороны. Он был копией отца. Часы в виде Томаса-Паровозика тикали на тумбочке. Две пары носков, две футболки, две пары трусов свисали со стула, разрисаванного драконами. По их одеялам было видно, что мальчикам еще долго расти, чтобы достигнуть конца кровати. На это уйдут годы и годы.

— Никогда не занята для вас двоих.

Я попыталась вспомнить, на какой кровати сидела накануне вечером и выбрала противоположную. Феликс застенчиво улыбнулся и перевел взгляд на рисунок на стене над своей кроватью. Я собралась отругать Феликса за исполрченные обои, когда до меня дошло, что это был рисунок большой кошки с черно-белыми полосами. Под ним он синим карандашом написал: «Мой потерявшийся кот».

Когда они уже спали — Феликс свернувшись комочком, а Лукас разметавшись по кровати — я включила ночник и оставила их. Потом я проскользнула наверх в комнату гостей, где белые розы словно выплывали из темного фона. Поискала дневник Натана под его рубашками.

21 января, три дня назад, он писал: «Что делать, чтобы ничего не бояться?». И вчера: «Меня словно не существует. Я смотрю в зеркало, и не знаю, кто оттуда смотрит на меня». Я закрыла книжку и только тогда увидела желтый листок, прилепленный к обложке: «Я же сказал, что это личное». Почерк Натана. Это заставило меня улыбнуться. Если записи были личными, почему он не спрятал их надежнее. Ответ: он хотел, чтобы я прочитала. Это был вызов, и я приняла его. Я спустилась вниз, нашла ручку и дописала ниже: «Поговори со мной, Натан».

Свечи в подсвечнике на столе тихо таяли. Натан медленно ел органический бифштекс из вырезки.

— Не плохо.

Не плохо? Каждый глоток стоил целое состояние. Я проглотила последний кусочек так, словно это был золотой песок, и сказала:

— Когда-нибудь я научусь готовить.

Ответ Натана был чем-то средним между одобрением и насмешкой.:

— Это будешь уже не ты, Минти.

На втором этаже раздался топот. Несмотря на строжайший запрет близнецы почти каждый вечер менялись кроватями. Натан прислушался:

— Прекрасно.

Я спросила его:

— Скажи, а что происходит в «Витамакс»? Я вчера разговаривала с Гизеллой, она говорит, что Роджер выглядит ультра-озабоченным. Я думала, у вас был успешный год.

Натан отодвинул тарелку.

— Серьезный иск о клевете, — признался он, — из-за статьи в «Викенд Дайджест». о взятках футбольным менеджерам. Это может дорого обойтись «Вистемакс», и это произошло у меня на глазах.

— Но это не твоя вина.

— Не совсем. Но я несу за это ответственность, однако.

— Ты должен был рассказать мне. — На кухне стало тихо. — Ох уж эти журналюги, — пробормотала я.

После ухода из «Вистемакс» я потеряла доступ к источнику новостей компании. Натан же легко оперировал цифрами и стратегиями.

— Ты должен был сказать, — повторила я.

Натан пожал плечами. Тишина только усугубила нашу отчужденность. Мнение «Успешных отношений» по поводу подобных ситуаций было однозначным: из следует всячески избегать.

— Я купила тебе это, — услышала я свой голос и вручила ему банку мультивитаминов, купленных в обед.

Он перебросил банку из одной руки в другую:

— Спасибо, мамочка Минти.

Он был в старой застиранной синей рубашке, которую носил с незапамятных времен и отказывался выбросить. При свечах она казалась темнее. Одна из свечей замигала и начала коптить. Натан потянулся вперед, зажал фитиль пальцами и сказал с сожалением:

— Минти, ты не должна тратить свою жизнь на меня.

— Просто у тебя был плохой день.

Он подул на свои пальцы:

— Есть немного.

— Натан… — слова были готовы сорваться с моих губ.

Каково твое тайное горе? Но я уже знала ответ. Секретом Натана была утрата Роуз и прошлой жизни.

— Возьми одну из витаминок, — я потянулась за банкой и отвинтила крышку. — Я тоже одну возьму. — Я покрутила таблетку между большим и указательным пальцами. — Будь хорошим мальчиком.

Натан смотрел на нее секунду или две.

— Позже, — сказал он.

Я должна была настоять на обсуждении дневника. Давай вместе разберемся, что делает тебя несчастным. Но выражение его лица говорило, что мои слова будут прерваны. Это было не столько нетерпение или отвращение, хотя и они отражались на его лице (и я не знала, направлены ли они на самого себя или на меня), было видно, что он очень встревожен. Натан глубоко задумался, и я понятия не имела, о чем.