Леонид Могилев - Созвездие мертвеца

Желнин достал пистолетик свой, приставил к виску женскому, буркнул, что и положено. Молчит Женя, лежит на ковре лицом вниз. Желнин даже полотенце не стал ей в рот всовывать. А компьютер — вот он, в углу. Щелчок на фильтре, утоплена кнопка на панели, пошла загрузка. Вот и каталог. Желнин «запрыгал» по файлам. Женя прихалтуривала в нескольких местах. Наконец нашел какие-то намеки на газету. Старые статьи. Он знал примерное содержание номера. Он его перебирал в уме все эти дни. Ничего похожего. Зряшное посещение. И фатальное. Теперь только ноги уносить.

Впрочем, стоят на полочке коробки с дискетами. Если их все перебирать, до утра не управиться.

— Знаешь, что ищу? — как можно строже и противней спросил Желнин.

— Догадываюсь.

— Где?

— «Ведомости».

— Ну.

— А вы меня не убьете?

— Попробую.

— Вы кто? ФСБ?

— Где?!

— В коробке без надписи. На дискете написано: «Слюньков».

Желнин нашел дискетку, вставил в дисковод. Весь номер — вот он. Весь до последнего знака. Только без корректур. Их вводили на месте, в редакции. Потому-то и не подумали гости, что набрано на стороне. Материалы в машине. Люди на месте. Черновики на столах. Дело верное. Про Женьку никто и пикнуть не успел. А может, и не захотел, и сама она не дура.

Принтерок маленький — вот он. Это хорошо. Желнин немного в машинах этих разбирался, но сейчас заколодило.

— Вставай.

Сам отошел в глубь комнаты, съежился. Только пистолетик в руке. Смешное оружие живого трупа.

— Печатай все.

— У меня бумаги чистой нет. На обороте черновиков пойдет?

— Пойдет. Только зачеркивай эти самые обороты. А то запутаюсь. Еще раз приду.

— Больше не нужно.

— Я тоже так думаю.

В этой самой одежде Женя Желнина уже видела, и притворяться бесконечно долго нельзя. Наверняка она почуяла, что дело не чисто, и мужик этот с чулком на башке ей не совсем чужой. Но до полного опознания дело не дойдет. Не успеет.

Принтер заедал, мял бумагу, вредничал. Наконец стопка листков легла на стол, компьютер выключен, и оттого в комнате прежний полумрак. Вот и дискета в бумажнике. И листки во внутреннем кармане.

— Сколько за работу берешь?

— За какую?

— За набор.

— Три тысячи знаков — десять рублей.

— Мало берешь. Вот здесь триста тыщ. И полное молчание. А то вернусь.

— Да не надо мне денег.

— За всякую работу нужно платить. Что знаешь про редакцию?

— То же, что и все.

— Где люди?

— Без вести пропали. Несчастные случаи. Желнин на операционном столе умер.

— Не на столе, а после. Инфекция в брюшной полости. Хочешь инфекцию в брюшную полость?

— Нет.

И здесь Желнин потерял контроль над собой. Он стал изнемогать от желания. Оно распирало его.

— Чтобы лучше меня помнила, становись.

— Что?

— Халат снимай.

— А… Нет проблем.

Желнин приспустил брюки и едва успел вторгнуться в плоть эту, желанную и зряшную, может быть, последнюю в его жизни, как все, что копилось в нем все эти безумные дни, эти рассудочные ночи, исторгнулось. Он закричал, тихо, но явственно.

Теперь он был уверен, что она не станет призывать к возмездию в ближайшее время, необходимое ему для бегства. Прощай, дом на Коломенской. Встретимся ли вновь?

Желнин прошел к главному входу, сбросил крюк, вышел. Вначале шел медленно, спокойно, потом свернул за угол, убедился, что нет никого, потом все же патрульный милицейский автомобиль показался. Не останется город без надзора. Спят в магазинчиках и ларьках рабы бандитские, спят сами бандиты, спят чиновники из мэрии, но храм власти охраняется. Не спит постовой в будке и наряд внутри помещения.

Желнин в подъезд нырнул, подождал, пока проедет авто, которое всех бережет. Вышел. Уездный городок невелик. Вот она, окраина. Вот опушка леса, а там, если через снег глубочайший, тающий уже, но прихваченный утренними скрепами льда, будет беседка. Территория любви. Летом туда очередь.

Желнин пробрался к беседке, припоминая, где тут ямы и взгорки, промок весь, и последнее тепло его покинуло. Это в принципе не беседка уже, а домик. Фанерные напуски, дверка, кем-то притащенная. Осторожно заглянул внутрь: мало ли что? Нет — ни бомжей, ни другого люда. Но кто-то бывает здесь. На полу тряпье. И счастье великое в углу — печурка самопальная, из прогоревшей местами жести. Подобие трубы выведено наружу. Растопка, спички, какое-то подобие посуды. Желнин вышел из домика, утро уже занималось. Нашел дрова — нарубленные ветки, даже целые чурочки, внес в помещение. Главное согреться, носки подсушить, ботинки, а если повезет, то часа два поспать. Повезло уже в том, что ветер юго-восточный вчера принес изменение погоды, и ночь была теплая. Градуса два в плюсе. И это на рассвете. А днем и вовсе потеплеет. Нельзя ему более ни в дом Мощеных, ни в корпункт, ни в редакцию. Нужно убираться из города.