Вячеслав Щепоткин - Крик совы перед концом сезона

И не знали, что через два месяца и два дня в их жизни начнутся крутые перемены. Обвиняющий превратится в обвиняемого, а подозреваемый в работе на иностранную разведку увязнет во лжи, объявит, что всю жизнь хотел сломать возводимый им лично идеологический трон, на котором удобно сидел несколько десятилетий и при этом никому не позволял даже царапнуть трон сомнениями в его величии.

Но это будет потом. Сейчас же, заканчивая своё выступление перед Верховным Советом, Крючков решил в качестве последнего аргумента провести историческую параллель:

— Через несколько дней будет ровно полвека, как началась война против Советского Союза. Самая тяжёлая война в истории наших народов. И вы, наверное, сейчас читаете в газетах, как разведчики информировали тогда руководство страны о том, што делает противник, какая идёт подготовка и што нашей стране грозит война.

Как вы знаете, тогда к этому не прислушались. Очень боюсь, што пройдёт какое-то время, и историки, изучая сообщения не только Комитета госбезопасности, но и других наших ведомств, будут поражаться тому, што мы многим вещам, очень серьёзным, не придавали должного значения. Я думаю, што над этим есть смысл подумать всем нам.

Крючков аккуратно сложил листки с напечатанным текстом. Удовлетворённый, глянул на сидящих в правительственной ложе министра обороны и министра внутренних дел. Осмотрел зал. В переднем ряду Яковлева уже не было. «Пошёл звонить Горбачёву», — безразлично подумал Крючков. Он ожидал, что сейчас выступят один-два депутата и начнётся голосование. Но, видимо, чувствуя настроение большинства, которое не могло решиться на предоставление чрезвычайных полномочий правительству без одобрения президента, председательствующий — сам откровенный горбачёвец, с удовольствием объявил о закрытии заседания.

Разочарованный председатель КГБ пошёл к выходу, где его ждала машина. На шаг сзади держался помощник. И в тот момент, когда Крючков вышел в кремлёвский двор, с неба обрушился ливень. Помощник едва успел раскрыть над руководителем большой зонт. Главный чекист от неожиданности на какое-то время задержался возле машины. На асфальте мгновенно запузырилась вода. Ливень, похоже, был сильнее, чем тот, который одиннадцать дней назад переполошил хозяйственников президентской резиденции. Тогда, впервые за всю двухсотлетнюю историю здания Сената, сильно протёк потолок в рабочем кабинете главы государства. Ни с кем из прежних правителей такого не случалось, хотя их кабинеты располагались на том же третьем этаже.

Горбачёва в Советском Союзе не было. Пятого июня ему вручали в норвежской столице Осло Нобелевскую премию мира. Он встречался с королём, с премьер-министром, выступал с нобелевской лекцией. Ему нравилось быть во внимании. Это возбуждало, как наркотик. Он упивался аплодисментами зарубежных аудиторий, ломал графики рабочих встреч, если узнавал, что его должна наградить какая-нибудь более-менее заметная общественная организация. В мае 90-го года, во время визита в США, потратил четыре часа только на то, чтобы поочерёдно получить пять наград от различных организаций, имеющих в своём названии слово «мир» или «свобода». Эта детская радость хотя бы на время отодвигала заботы и проблемы своей раскуроченной страны.

На следующий день после вручения Нобелевской премии начался визит в соседнюю Швецию. Сытую, умиротворённую, прочно построенную. С мягкой, как на заказ, погодой. А в Москве 6 июня был сильный дождь. Впрочем, такой же, какие случались десятки раз до того. Но, как ворчали раздражённые хозяйственники, тогда не было перестройщика. Теперь, благодаря ему, разваливалась и страна, и даже его рабочий кабинет.

Не подозревая о приближении грозы, Савельев решил задержаться после заседания, чтобы переговорить с кем-нибудь из знакомых депутатов. Он хотел на других проверить свои ощущения. Несмотря на сплошные недоговорки, отсутствие какой-либо конкретности, выступление Крючкова вызвало сильную тревогу.

Но, пока прощался с Зоей и ребятами-техниками, многие ушли. Мелькнула где-то впереди маленькая фигурка Катрина, который, размахивая руками, что-то говорил рядом идущим людям. Однако возбуждённый вид «нечернозёмного Наполеона» только добавил неуюта. «Позвоню кому-нибудь завтра из редакции», — решил Савельев, спускаясь по лестнице к выходу.

Он приоткрыл двери на улицу и застыл, как вкопанный. От земли до неба стояла водяная стена. Через неё нельзя было разглядеть даже недалёкие деревья. «Вот это ливень!» — ужаснулся Савельев. В тот же момент полыхнула молния — длинная, почти прямая, как посланная с небес стрела, и через считанные мгновенья раскатисто взорвался гром. Что-то жутковатое почудилось Виктору во всём этом природном катаклизме, и он, неожиданно для себя, вспомнил Слепцова. «Что ему видится сейчас? — подумал Савельев. — Ещё одно знаменье?» Не верящий ни в Бога, ни в чёрта журналист хотел было мысленно усмехнуться над суеверием, казалось бы, просвещённого человека, но почему-то усмешка не получилась. Непонятное волнение захватило его и вернуло к тревожному разговору на весенней охоте. «Люди… Люди творят историю!» — чуть было не выкрикнул он, словно продолжая тот спор. И тут же сам себя остановил, почувствовав на лице водяную пыль от ливневой стихии. «А природа? Она разве не готовит людей к каким-то действиям? Не влияет на их чувства, разум? Не давит на подсознание, высвобождая в человеке самому ему неизвестные силы?»