Наталья Нестерова - Девушка с приветом

Пора менять тему.

— Вы разговариваете с Рэем не по-русски, я заметила.

— По-испански.

— Почему?

— Э-э-э… — Он замялся, споткнулся, и собака тихо взвизгнула от боли. — Извини, чико, извини, малыш, все о'кей.

— Скулит, значит, в сознании, — сказала я, — нет болевого шока. Мы уже почти пришли. Только бы лифт работал, я живу на восьмом этаже.

Лифт, к счастью, работал. Мы вошли в квартиру и протиснулись с ношей на кухню.

— Кладем на пол, — командовала я. — Осторожно!

Я быстро разложила обеденный столик, увеличив его площадь в два раза, накрыла клеенкой.

— Поднимаем, аккуратно, на счет «три».

Мы присели, я оказалась у головы собаки.

Полуживая, она все-таки наводила страх.

Выкатила на меня карий глаз и булькающе зарычала.

— Меняемся, — я снова встала на ноги, — вы — к голове, я — к хвосту.

— Что?

Он постоянно меня переспрашивал.

— Если вы умственно отсталый, — нервно процедила я, — то постарайтесь на время об этом забыть, внимательно меня слушать и четко выполнять распоряжения. Мы меняемся местами — вы берете собаку под спину у передних ног, я — у задних. Понятно?

— Да. — Он занял исходную позицию.

— Раз, два, три, взяли! Ох и тяжелый!

Рэй застонал совсем по-человечьи. От этого привычного звука мне стало спокойнее, и я пожалела, что окрысилась на хозяина собаки.

— Принесу нужные инструменты и лекарства, а вы снимите повязку с Рэя. Справитесь? — спросила я бодрым голосом.

Когда я снова зашла на кухню, хозяин Рэя заканчивал разбинтовывать собаку. Она не подавала признаков жизни, но стоило мне подойти поближе, как раздалось тихое грозное рычание.

— Так дело не пойдет, малыш, — сказала я, — пожалуй, вкачу-ка тебе успокоительное, не ровен час, отгрызешь мне руку. Подожди, только в наряд хирурга облачусь.

Наряд представлял собой фартук из тонкого пластика, в котором я обычно стирала белье. Я велела мужчине затолкнуть в новый пакет для мусора окровавленные рубашку, шарфик, плащ и куртку, которую он снял.

— Идите в ванну, — распорядилась я, — вот футболка, переоденьтесь и помойте руки.

Футболку я купила в подарок Анатолию, у него скоро день рождения. Конечно, можно было бы предложить свой старенький халатик, только он не сойдется на груди у этого мужика. А футболочка замечательная, из плотного серого трикотажа, с красивой маленькой коронкой на кармашке.

После укола по телу Рэя пробежала судорога рвотных позывов, и он затих. Прежде всего его надо вымыть — бок собаки представлял собой месиво из крови, грязи и шерсти. Кровь уже почти не сочилась, очевидна хорошая свертываемость. Я налила в тазик воду, плеснула спирт и жидкое средство для мытья посуды, губкой принялась чистить собаку. Площадь ранения была огромной — кривой разрез шел от передней лапы, спускался вниз к животу и снова поднимался почти до хвоста. Очень мешала шерсть, которая лезла в рану.

— Надо состричь, — сказала я и достала из стола двое ножниц.

Вторые я вручила хозяину. Он пришел из ванной чистый и даже причесанный. Первым щелчком лезвий я срезала ярлык на футболке — сам он не решился нарушить магазинную девственность чужой вещи.

— Начинайте от хвоста, — велела я, — примерно на пять сантиметров от края раны; стригите как можно короче, ближе к коже. Мне кажется, нам не мешало бы уже познакомиться, — говорила я, склоняясь над собакой. — Состриженную шерсть складывайте вот сюда, на салфетку. Как вас зовут?

— Серж, то есть Александр.

— Понятно. А меня Катя, то есть Юля.

Не волнуйтесь, ему не больно, он спит после укола.

Александр подстригал очень тщательно, но медленно.

— Так мы провозимся до утра, — поторопила я.

Он держался молодцом, но по нахмуренному виду, слегка дрожащим пальцам можно было догадаться, что он предпочел бы свалиться в обморок. Надо отвлечь его разговорами.

— На преддипломной практике, — болтала я, — у нас был забавный пациент на плановую операцию — это значит не срочную, а по очереди, — операцию по поводу варикозного расширения вен на одной ноге. Назначили ему день и велели предварительно побрить ногу — дядька был очень волосатый.

Приходит он ложиться в больницу, а в приемном покое обнаруживают, что у него грипп, и, естественно, отправляют домой. Через две недели он снова является, ногу опять побрил и пришел сдаваться. Но тут на его, извиняюсь, ягодицах рассмотрели фурункул. Операцию снова отложили. Еще через неделю, когда он третий раз пришел, в больнице объявили карантин, плановых больных не принимали. Потом отказывали ему в операции из-за стоматита, из-за просроченных анализов и еще я уж не помню почему. Словом, так он бродил туда-сюда несколько месяцев и, наконец, не выдержал. Врывается как-то в ординаторскую с жуткими проклятиями. Расстегивает брюки рывком, спускает их и начинает трясти своей голой ногой. Я, кричит, полгода ее брею как умалишенный, надо мной жена смеется, мне в баню пойти стыдно, на пляже раздеться не могу. А сколько пены для бритья перевел! Мы сначала ничего понять не могли, потому что очистить операционное поле, то есть побрить пациента перед операцией, — дело медсестры. Потом только догадались, что она решила облегчить себе жизнь и велела ему брить ногу. Чем он полгода и занимался.