Наталья Нестерова - Вызов врача

— Помню. Нельзя человеку в лицо говорить наотмашь «нет», сначала аргументируй свой отказ в максимально вежливой форме. Одного свидания с матерью, кажется, хватило, чтобы забыть хорошие манеры. Или это гены заговорили?

— Доченька, как ты себя чувствуешь? Устала? Папа совершенно прав. Но признаться ему, что устала, невозможно. Он и так взвалил на себя большой груз домашних хлопот и воспитания Николеньки.

— Извини, не обращай внимания. И о чем же вы беседовали с Марией Петровной?

— Коньячку выпили, молодость вспоминали, — счастливо улыбнулся Николай Сергеевич.

— И условились дружить домами?

— Пока об этом речь не шла.

— Пока?

— Ирочка, мне кажется, ты обижена на свою маму? Или я ошибаюсь? Хотел бы развеять твою неприязнь. Маруся замечательный человек…

— Это я уже слышала неоднократно. Если она такая замечательная, почему ты ей предпочел свою маму?

— Предпочел? Что ты имеешь в виду? На сорочке Павла, которую утюжила Ирина, не хватало пуговицы. Значит, нужно идти в комнату, доставать шкатулку с нитками, подбирать пуговицу, вставлять нитку в иголку, пришивать… Сизифов труд по нынешнему состоянию. Наденет другую сорочку, завтра, потом пришью. И нечего бередить отцу душу! Будто сейчас можно что-то исправить! Сейчас можно только ранить, оскорбить воспоминания, предать бабушку.

— Сама не знаю, что я имею в виду, не обращай внимания. Об операции заходила речь?

— Пытался Марусю убедить в необходимости лечения, но мне, к сожалению, не удалось.

— Твоей вины нет. У моей так называемой матери мозги находятся в бронированном футляре.

— Но, Ирочка! Нельзя пустить все на самотек!

— Не расстраивайся, я что-нибудь придумаю. Папа, точно Павел не звонил? Ты ничего не забыл?

Павел купил две бутылки водки. По дороге к Даниле репетировал вступительную речь. Данила открывает дверь, Павел салютует зажатыми за горлышко бутылками и весело произносит: «Здесь принимают в общество рогоносцев?» Репетиции, настойчивое повторение фразы помогало не думать о главном и больном.

Заготовленная шутка провалилась. Данила открыл на звонок дверь. Павел потряс руками с бутылками:

— Привет! Здесь принимают в общество рогоносцев?

— Ты? — явно не обрадовался Данила. За его вопросом отчетливо читалось: зачем приперся, тебя не ждали, и шутки твои дурацкие. Но Павел на тонкости реакции друга внимания не обратил. Шагнул вперед, через порог, потеснив Данилу, который выглядел как человек, не желающий впускать в квартиру, чего быть не могло по определению. Павел слегка стукнул бутылками в грудь Данилы, принуждая их взять. Наклонился, чтобы снять ботинки. И тут увидел на вешалке… Жар ударил в лицо, ставшее одного цвета с ярко-красным стеганым пуховиком. Этот пуховик был предметом его подтрунивания над сестрой. Она в нем походила на Деда Мороза в дамском исполнении — пронзительно красное пальто с белым мехом по краю капюшона и на манжетах.

Еще не разогнувшись, Павел рванул вперед, чуть не упал. Так и есть! Сидит на диване! Таращит испуганно глаза и в то же время демонстрирует вызов — я уже взрослая!

Влюбленность Вероники в Данилу Павел считал детской наивной глупостью. Данила сердцеед, бабы на него вешаются. Ирина объясняла: Даник похож на недоласконного плейбоя. Гремучая смесь сокрушительной мужской красоты и легкой трагичности во взоре. Красота, трагичность — ничего этого Павел не замечал, он смотрел на друга другим, естественно, не женским взглядом. Но Вероника! Малолетка! Дура! Наверное, прослышала о разводе Данилы и примчалась утешать. Или вешаться на шею! Или отдаваться! Веронике, между прочим, девятнадцать лет. Не ребенок, но дылда стоеросовая!

— Что ты тут делаешь? — рявкнул Павел.

— А твое какое дело?

— Я тебе покажу не мое дело! — Желваки заходили на скулах Павла.

Вперед шагнул Данила, заслонил сестру от брата, руки у него по-прежнему были заняты бутылками.

— Послушай, Павел…

Слушать Павел оказался не способен. Всю накопившуюся злость, только отчасти предназначавшуюся Даниле, Павел вложил в удар. Знатный получился удар — с размаха, со всей силы, точно в скулу. Данила упал, бутылки покатились по полу, Вероника завизжала, Павел тряс рукой — отбил костяшки пальцев.

— Марш на выход! — приказал Павел сестре.

— Уй! — стонал от боли Данила. — Кретин!

— Чего ты распоряжаешься? — Вероника еще сильнее вдавилась в подушки дивана и быстро-быстро замахала в воздухе ногами, точно защищаясь от возможного натиска брата.