Франсуаза Саган - Любите ли вы Брамса? (Сборник)

– Как ты здесь оказался?

– Я искал Бернара. Он обещал мне найти тебя.

– Откуда у тебя этот ужасный галстук? – вновь заговорила она, остро ощутив прилив блаженной радости, который, как только прошел первый испуг, мешал ей думать.

– Я купил его вчера на улице Риволи, – с легкой усмешкой ответил Алан.

Они продолжали беседовать, повернувшись друг к другу в профиль, будто в гостиной все еще выступал певец или разыгрывался какой-то другой спектакль.

– Не надо было этого делать.

– Да, не надо.

Он сказал «да, не надо» так тихо, что она не смогла уловить, вкладывает ли он в эти слова другой, более широкий смысл. Вокруг нее снова замелькали чьи-то лица, гостиная наполнилась веселым гомоном, но ей уже казалось, что она присутствует на театральном действе и столь же далека от актеров, сколь была к ним близка всего полчаса назад. Мимо проплыла, кудахча и пошатываясь от выпитого, какая-то нелепая кукла, и она узнала Элизабет.

– Тебе понравился Робин? Он прекрасно поет, не правда ли?

Задавая этот вопрос, Северин низко наклонился к ней. Она рассеянно представила ему Алана, который поднялся и дружески пожал руку Северина.

– Счастлив с вами познакомиться, – сказал Северин. Он был явно смущен. – Вы надолго к нам в Париж?

Алан что-то невнятно пробормотал в ответ. Она поняла, что они как можно быстрей должны уйти, с объяснениями или без; было ясно, что приятный вечер грозил вылиться в невыносимый кошмар. Она поднялась, приложилась к щеке Северина и вышла, не оборачиваясь. Алан был рядом, он молча открывал ей двери, помог надеть пальто. Выйдя из дома, они успели сделать несколько неуверенных шагов, прежде чем Алан решился взять ее под руку.

– Где ты живешь?

– На улице Бак. А ты? Да, вспомнила, в «Рице».

– Можно я тебя провожу?

– Конечно.

По улицам гулял легкий ветерок. Они шли не спеша, не совсем в ногу. Жозе ровным счетом ни о чем не думала, у нее мелькнула лишь одна мысль: «Пройти бульваром Сен-Жермен было бы ближе, но там, наверное, ужасный ветер». Она тупо смотрела себе под ноги и нехотя вспоминала, где и когда она могла купить эти туфли.

– Как же плохо он пел, – раздался наконец голос Алана.

– Да, плохо. Теперь налево.

Одновременно они повернули налево. Алан убрал руку, и на какой-то миг ее охватило смятение.

– Ты же видишь, – сказал Алан, – я в этом ничего не понимаю.

– В чем именно?

Жозе вовсе не желала продолжать разговор, особенно слушать, что он думает о ней, о себе, об их совместной жизни. Ей хотелось домой, она не отказалась бы от близости с мужем, но ее совсем не тянуло выяснять с ним отношения. Алан прислонился к стене, закурил и стоял с отсутствующим взглядом.

– Я в этом ничего не понимаю, – повторил он. – Что я здесь делаю? Мне осталось жить лет тридцать или чуть больше, а что потом? Что за злые шутки с нами играют? Что все это значит – все, что мы творим или пытаемся сотворить? Придет день, и меня не станет. Понимаешь, меня не станет. Меня оторвут от земли, лишат ее, и она будет вращаться уже без меня. Как это дико!

Она с минуту смотрела на него в нерешительности, потом подошла и прислонилась рядом.

– Ведь это какой-то бред, Жозе. Кто из нас просил, чтобы его произвели на свет? Нас как будто пригласили провести выходные дни в загородном доме, полном всевозможных сюрпризов – скользящих половиц и прочего, а мы тщетно ищем хозяина этого дома, бога или кого-то там еще. Но там никого нет. В нашем распоряжении лишь выходные дни, не больше. Разве можно за этот миг как следует узнать, понять, полюбить друг друга? Что за мрачный розыгрыш? Перестать существовать, ты представляешь это? Однажды все кончится. Мрак. Пустота. Смерть.

– Зачем ты мне это говоришь?

Она дрожала от холода и безотчетного ужаса, навеянного его потусторонним голосом.

– Ведь я только об этом и думаю. Но когда ты рядом, когда ночью нам вместе тепло, тогда мне на все это плевать. Только тогда, и никогда больше. В эти часы я не боюсь смерти, я боюсь лишь одного– что умрешь ты. Самым важным, важнее любой великой идеи, становится твое дыхание на моей щеке. Я, как зверь, всегда начеку. Как только ты просыпаешься, я вливаюсь в тебя, в твое сознание. Я хватаюсь за тебя. Живу тобой. Какое мучение было сознавать, что ты села в самолет без меня, ведь он мог разбиться! Ты сошла с ума! Ты не имела права. Ты можешь представить, что жизнь без тебя лишена для меня смысла?