Станислав Сенькин - Тайны Храмовой горы. Иерусалимские воспоминания

Враги Аллаха, по их мнению, могут воспользоваться такой возможностью и просить о низложении ислама. Хотя Всевышний и не будет отвечать на их просьбы, эти молитвы неверных гяуров будут осквернять святое место. Но подвижник, принадлежавший древней эфиопской Церкви, хотел помолиться совсем не о низложении ислама, он хотел своей душой ощутить, что творится на Храмовой горе. Какое это место — мерзость запустения или на самом деле священный двор Харам-эш-Шериф? В Эфиопии он не нашел однозначного ответа на этот вопрос. У него создалось ощущение, что категорически не признать святость Храмовой горы христиане не могут, но и признавать ее тоже не хотят по целому ряду не зависящих друг от друга причин.

А вот его старец признавал святость Харам-эш-Шериф, хотя его мало кто в этом поддерживал. Греки называют это теологуменом — частным богословским мнением. Как относиться к Храмовой горе, христианин должен решить для себя сам…

Монаха-паломника звали Лалибела, он принял монашеский постриг не так давно — пять лет назад и был еще преисполнен мирского мудрования и печали. Он прибыл в Эфиопию десять лет назад, уже после падения коммунистического режима. Его настоящей родиной была Ямайка, но он сейчас старался ничего не помнить о своем родном острове, ни хорошего, ни плохого. Гораздо чаще Лалибела вспоминал, как в знаменательный день своего пострига он тщательно помылся и исповедовал все свои грехи, которые помнил от рождения. Эта исповедь длилась более трех часов. Старец выслушал его, не задавая вопросов. Затем, завернутый в белоснежный погребальный саван, он лег на мраморный пол храма. Братья два часа читали над ним псалтирь, как над усопшим. В это время он старался не шевелиться и представлял, что он и на самом деле умер для всего земного. Затем настоятель древнего монастыря постриг его в монахи. Этот настоятель, настоящий раб Божий, был родом из Эритреи, но братья и монахи монастыря уважали его как родного отца. Этот старец и стал его восприемником в монашестве и духовным отцом. Новорожденный монах Лалибела получил от него свое правило и большие четки, плетеные из верблюжьей шерсти. Эфиопская православная церковь к тому времени переживала период возрождения после яростных преследований коммунистического режима и боролась с увеличивающимся влиянием ислама.

Отец Лалибела проявил себя как благоговейный и ревностный монах. Поэтому настоятель, который обладал большим духовным авторитетом, порекомендовал его кандидатуру Святейшему Патриарху на должность нового стража священного ковчега завета в Аксуме. О, священный Аксум — столица древнего савейского царства! Старый страж — хранитель ковчега — был уже совсем плох. Он уже не мог разливать по вечерам священную воду из чайника многочисленным паломникам. Старый хранитель имел какое-то необычное для эфиопа светлое, почти лучезарное лицо, радость, как жидкое золото, передавалась от его черных грубых рук в руки паломников, желающих хотя бы коснуться одежд стража и получить от него благодать.

По древнему обычаю хранитель ковчега избирался пожизненно и не мог покинуть свое место или выйти на пенсию. Также хранитель до самой смерти не должен оставлять священную территорию часовни завета, которая была огорожена двухметровым чугунным решетчатым забором. Это был эфиопский Харам-эш-Шериф. Так он становился добровольным отшельником на всю жизнь. Это был тяжкий крест, но и святой. Хранитель ковчега почитался эфиопами-христианами наравне с Патриархом. У Лалибелы была горячая вера и духовная сила, что могли бы позволить ему защитить эту святыню нового Сиона — святой Эфиопии.

Эфиопская Православная Церковь еще насчитывала в своих рядах около сорока миллионов верующих и была самой крупной по численности после русской среди всех Христианских Церквей восточного обряда. Современный дух неверия почти не коснулся этой земли. Десятая часть всех эфиопов были либо священниками, либо монахами. Лалибела не верил, что где-нибудь еще на земле возможна такая вера.

В последнее время эфиопские монастыри заполнялись прибывающими из Ямайки и других стран Нового Света чернокожими христианами. Это было связано с религиозно-политическим движением растафари, которое, более чем другие, напоминало еврейский сионизм.

Лалибела тоже был одним из таких репатриантов с Ямайки. Было время, когда на заре своей юности он увлекался вуду, курил гандж и даже проходил обучение у опытного бокора — черного колдуна. Он учился изменять свое сознание и входить в транс. Тот период жизни вспоминался ему сейчас как наполненный всевозможными видениями в агрессивном хаосе гаитянской музыки вуду. Период, навсегда изуродовавший его душу шрамами колдовства.