Индия Найт - Почему ты меня не хочешь?

– Да брось, Эмма. Согласись, что он ужасный ребенок.

– Он просто немного трудный ребенок, – нервно улыбается она, явно не слишком уверенная в справедливости своих слов.

– Так, я выкидываю это дерьмо. Это не пластилин. Я на прошлой неделе приносила зеленый, он, наверное, где-нибудь в шкафу. Достану лучше его. Чтобы не обидеть тех из нас, кто с Марса. Знаешь, тех невидимых зеленых человечков, что играют в углу с невидимыми негритятами и маленькой девочкой в инвалидной коляске.

– Ты просто хулиганка, – качает головой Эмма, теперь уже открыто улыбаясь.

– Только посмотри на него, – шепчу я, почувствовав молчаливую поддержку и забыв о всех своих благих намерениях.

Икабод, вцепившись в юбку Сюзанны (матери Манго), повис на ней и раскачивается в воздухе. Сюзанна аккуратно отгоняет его, но он опять ковыляет к ней и снова виснет на юбке. В любую секунду юбка может порваться – Икабод не худенький мальчик.

– Он же просто монстр.

– Стелла! – шипит Эмма с упреком.

– Но ведь это так. Это правда, Эмма.

– Да, он трудный, – шепотом признает Эмма, – но одаренные дети часто бывают трудными.

– Ты думаешь, он одаренный? – От удивления я невольно повышаю голос. – Икабод? В чем? Я вообще сомневаюсь, что он здоров на голову. Если так, то я беру свои слова обратно. Боже.

– Кейт говорит, что он очень талантливый ребенок. – Эмма убирает в пакет черный пластилин и помогает мне разложить зеленый. – Она никак не может подобрать ему достойную школу. Они все время ходят на собеседования, но безрезультатно.

– Неудивительно. И в чем это он якобы такой талантливый?

– Кейт говорит, что у него талант к музыке и рисованию. И еще, она водила его к психологу, и там сказали, что он так мало говорит, потому что постоянно погружен в интеллектуальные размышления.

– Да что ты говоришь.

– Да. – Эмма выдает сдавленный смешок, и мы обе поворачиваемся к стене, где висят рисунки Икабода. Два чудовищно измазанных темной краской листа бумаги. Даже в каракулях Хани уже можно угадать признаки человеческого лица.

– Так, значит, она водила его к врачу?

– Ну конечно. У нее муж – врач.

– И с мальчиком все в порядке?

– Абсолютно.

– То есть он просто засранец по натуре.

– Да, – не задумываясь отвечает Эмма.

– Вот видишь?

Эмма виновато улыбается и оглядывается. Тут же к нам подскакивает Марджори:

– Стелла, можно вас на пару слов?

– Послушайте, – начинаю я, как только мы входим в мини-кухню, – я прошу прощения за прошлый раз. Мне не следовало говорить с вами в таком тоне и сомневаться в вашей профессиональной пригодности. У меня не было на это права.

Марджори сегодня в голубой футболке, и на ней явно нет бюстгальтера, что очень опрометчиво, учитывая, какими шикарными объемами она обладает.

– На всех нас давит груз, – произносит она с понимающим видом.

– Простите?

– Груз прошлого. Он есть у всех.

– Вероятно, да.

Марджори кивает, зачерпывает мутный кофейный напиток из ячменя и цикория и разливает его по кружкам.

– Я вас немного напугала, – говорит она. – Вы чувствуете угрозу с моей стороны.

– Я бы не сказала, – возражаю я, но потом решаю не продолжать. Зачем? Даже от общения с дождевым червем было бы больше пользы.

– Да, – настаивает Марджори тоном великодушного и умудренного опытом человека. – Ведь совершенно очевидно, что у вас большие трудности с методикой воспитания детей. Поэтому вы так яро осуждаете всех остальных, у кого это получается лучше.

– У меня нет никакой “методики воспитания”, – уточняю я. – Я просто действую согласно своей логике. И мне непонятно, какая такая методика обязывает нас читать детям сказки про смерть и заставлять их играть черным пластилином.

– Именно, – говорит Марджори, словно мои слова еще больше подтвердили ее правоту. – Будем надеяться, что со временем вы все поймете. – Она размешивает грязной ложкой сахар и протискивается мимо меня.

Наконец-то пришли Луиза с Александром; сегодня они идут к нам на ланч. И я оказалась права – Икабод порвал Сюзанне юбку.

Мы идем домой с колясками под проливным дождем. Перед нами все время словно пелена водопада, и я чувствую, как черные потеки туши ползут по моему лицу. Луиза расспрашивает меня о вечере с Фрэнком, о Доминике и Руперте (“хрю”-историю я решила оставить при себе), о Крессиде, о том, весело ли мне было на столь изысканной вечеринке, и о том, вспоминает ли Хани про своего отца (не часто). Александр, как оказалось, по своему отцу тоже особенно не скучает.