Иван Сажин - Полигон

Пятьдесятпятка вскоре фыркнула мотором и умчалась.

Нечаянно выпавший случай вызвал у Серафима Антоновича усмешку: «Ткнул носом гордеца! А то ходит и ног под собой не чует». Сначала прапорщику не хотелось делать запись в блокноте: мало ли что? Дремин еще подумает, что он с ним сводит какие-то счеты. Однако Микульский все больше убеждался в том, что умалчивать о случае на болоте нельзя. Тут и халатность со стороны механика. Явная. И незнание техники. Тоже явное. И как итог — плохая работа с личным составом во взводе.

— Значит, надо доложить, — пробормотал Микульский, доставая свой блокнот. — Пусть комбат снимет стружку со взводного, авось поумнеет. А то будет налегать на лопаты там, где нужна смекалка.

Вечер уже давно наступил. Даль утопала в серой, постепенно густеющей дымке. А полигон словно и не думал отдыхать после дневных забот: в отдалении стальными глотками ахали орудия, приглушенно рассыпался дробный перестук пулеметных очередей. «Начались стрельбы во втором батальоне, — определил Дремин. — Завтра и нам предстоит всенощная».

Лейтенант постоял минуту около казармы, а потом вошел в офицерское общежитие. Квадратный, с колоннами посередине зал погружался в сумерки. Нечто давнее, домашнее, грезилось в них, зовущих к покою. Справа и слева уже похрапывали прилегшие на железных койках офицеры. В дальнем ряду кто-то медленно раздевался, не включая свет.

Евгений снял ремень и мундир, скинул с отяжелевших ног яловые сапоги, разобрал постель. Едва улегся и натянул на себя простынь, как почувствовал блаженное облегчение. «Сделано сегодня немало. Опять оставил позади Русинова. Куда ему гнаться за мной!.. Мог бы даже получить две отличные оценки, если бы этот губошлеп Виноходов не забыл законтрить муфту сцепления или же если бы Микульский не отминусовал за задержку на болоте, — вздыхал Евгений. — Да и шут с ним! Подумаешь, велика утрата — снизили оценку на один балл. Стоит ли печалиться? Вот только с лопатами поторопился: зампотех теперь будет звонить везде. Но старому прапорщику остается лишь ворчать да завидовать молодежи… Как там Русинов — пережил свой промах или еще ахает? За тактические учения ему тоже четверку поставили: недружно начал атаку. Да, кстати, где же он?..»

Приподнялся, ощупал койку товарища: пустая! «Сразу после ужина исчез, да так ловко, что я и не заметил, — размышлял Евгений. — Куда он мог ускользнуть? На него это не похоже: был примерным домоседом…»

На ужин собрались поздно. Анатолий все оттягивал, дескать, нечего спешить. А когда вошли в обеденную палатку, там было почти пусто. Заведующая, Любовь Гавриловна, статная и пышнотелая молодица с зеленоватыми, как у русалки, глазами подводила итог дня в окружении официанток. Она сама привечала Русинова и Дремина, словно те пришли в гости к ней.

«Неужели Толька завел шуры-муры с заведующей? — недоумевал Евгений. — Второй вечер куда-то исчезает незаметно. Если так, то он проходимец, каких поискать. Но вот вернется, прижму его к стенке».

Послышался сдержанный говор. Комбат Загоров, его заместитель по политчасти майор Чугуев и начальник штаба майор Корольков прошли в комнату для старших офицеров. Дверь почему-то осталась неприкрытой, и отчетливо слышны были голоса.

— Надоело возиться с этим нытиком! Не сдал тогда на классность, жаловаться начал, — ворчал комбат.

Евгений насторожился: речь шла о механике его взвода рядовом Виноходове. Оказывается, Микульский не просто доложил о задержке на болоте, но и сообщил, чем она вызвана. Приглашенный к майору Чугуеву на беседу, механик признался, что забыл законтрить муфту после регулировочных работ.

«А я так и не поговорил с ним после учений! — запоздало досадовал взводный. — Чего это прапорщик начал подкапываться? Вечно что-то выискивает… Ну погоди, Сарафим-Херувим, я тебя так отделаю при всех, что не захочешь больше соваться, куда не просят…»

Майор Чугуев уверял, что Виноходов впервые допустил такой промах и можно ограничиться выговором.

— Нет, Василий Нилович, тут вы в корне неправы, — возразил Загоров. — Что значит — впервые? В бою он подставил бы под удар своих товарищей, и для них это плохо бы кончилось. Для всех!.. Не говорят же, что сдался врагу или предал впервые.

Снова послышался сдержанно-возражающий голос Чугуева:

— Алексей Петрович, но нельзя же каждый такой случай возводить в трибунальную степень. В мирных условиях солдат учится всему: и умению воевать, и чувству высокой ответственности.