Иван Сажин - Полигон

— Слушай, Василий Нилович, ты тогда, когда мы начали эту… полемику, уже знал, что тебя назначат замполитом полка?

Чугуев покрутил меж пальцами дымящуюся сигарету, словно изучал.

— Не совсем… Накануне выезда на полигон меня вызвал начальник политотдела. Встретил словами: «Пожалуй, скоро, усач, тебе придется впрягаться в полковую упряжку. А она нелегкая. Справишься ли?.. Замполит вашего полка назначается на другую должность».

— Почему не сказал, что уходишь из батальона?

— Могли произойти изменения. И было еще одно обстоятельство. — Чугуев рассмеялся, давая понять, что сказанное дальше следует принимать за шутку. — Если бы я проговорился, узнал бы, как ты относишься к начальству?

Загоров не принял шутки. Он был озадачен и недовольно обронил:

— Да, скрытный ты мужик, Василий Нилович. Не знал я тебя…

— Может, и скрытный. — Улыбка погасла на лице замполита: его не радовал начатый разговор.

— И какой же сделал вывод обо мне?

— Не надо, Алексей Петрович! — поморщился Чугуев. — Ты и сам знаешь, какой ты человек. Зачем ставить меня в неловкое положение? Я не злопамятен. Мой отец комиссарил еще в гражданскую, да и Отечественной изрядно прихватил — без руки из-под Харькова вернулся. Когда я закончил военно-политическое, он сказал мне: «Вот что, Василий: на службе меряй людей по их делам, а не так, как они тебя лично почитают. И за правду держись, будто младенец за мамкину грудь. В правде спасение». Вот и не отступаю от отцовского совета.

— Почему же так сказал о моей фронтовой философии? — Комбат пристально уставился на замполита: не хитрит ли?

— А это, Алексей Петрович, уже из другой оперы. — Чугуев выпрямился, как бы давая понять, что тут он уступки не сделает. — Тогда сказал, и теперь остаюсь при том же мнении.

Загоров готов был взорваться, — его еще мучил неприятный разговор с командиром полка, — но провел рукой назад по волосам, потер шею и сдержался. «Что это я веду себя, как мальчишка? Человек со всей искренностью ко мне, а я кобенюсь. Некрасиво, брат, копировать Виноходова…» Ему даже неловко стало за себя. Он вздохнул:

— Заходил к нам батя. Беседа была крутой, весьма поучительной для меня. Так что от моей философии камня на камне не осталось.

Ему, самолюбивому, нелегко было признаться, но он пересилил себя. С минуту стояло молчание. Как видно, Чугуев все понял.

— У Одинцова рука тяжелая, — сказал он и, глянув на часы, поднялся. — Ладно, Алексей Петрович, быль молодцу не укор. Пошли, а то упустим самое интересное!

Загоров обрадовался возможности закончить щекотливый разговор, тоже встал… Ленинская комната встретила их веселыми голосами, смехом. У дальней стены образовалась толкучка. На доске были приколоты кнопками листки из блокнота наводчика Ванясова. Около доски стоял и сам художник, бесконечно улыбчивый, с институтским значком на мундире. Он-то и развеселил сослуживцев.

Чтобы не мешать танкистам, замполит и комбат присели за столик в переднем углу, стали слушать. Ванясов то и дело поворачивался к товарищам мальчишеским, круглым, выпуклым затылком. Русые волосы сзади сходятся косицей. У других, посмотришь, шеи ровные, широкие, волосы подрезаны красиво. А у Ваня-сова они — косицей. И шея у него худая, с ложбинкой посредине. Он отличный наводчик и служит исправно. Его избрали членом редколлегии стенгазеты «Танкист».

Загоров и Чугуев пропустили начало, — художник демонстрировал уже не первый рисунок, язвительно комментируя:

— А тут я изобразил житие Гурьяна до службы я армии. Кое-как добив восьмой класс, он поступает я торговый техникум. Однако через год бросает его и пытается вести иную, более привлекательную жизнь. И сожалению, его взял на прицел один сердитый участковый и заставил трудоустроиться. Так Гурьян Виноходов влился в рабочий коллектив ремонтного завода…

Прыснул от смеха и продолжал:

— На следующем рисунке вы видите одухотворенное, слегка испачканное машинным маслом лицо танкиста, бывшего механика. Мама прислала ему очередной червонец на мелкие расходы.

Карандаш карикатуриста остер и точен, как и язык. Черты лица Виноходова схвачены метко, хотя и гротескно изменены: и волосы торчат больше обычного, и губы сильно вытянуты, как у сластены и упрямца.

— Да-а, этот парень зол на язык! — тихо заметил Загоров. Ему вначале не понравилась затея замполита.

— Ванясову в рот палец не клади — отхватит, — подтвердил Чугуев тоже тихо.

Между тем художник, выждав, пока улягутся шутки и смех, начал комментировать следующий рисунок: