Валери Виндзор - Лгунья

Из открытой двери вышла женщина и остановилась на верхней ступеньке.

— Матильда, — сказал дядя Ксавьер. — Voila. Иди, познакомься с Мари-Кристин.

Не знаю почему, но вероятность присутствия ещё одного лица, с которым придется уживаться и строить отношения, даже не приходила мне в голову. Я была совершенно сбита с толку. Она была в черном, эта женщина. Она долго смотрела на меня без всякого выражения на лице. Я стояла перед ней в парусиновых туфлях со стоптанными пятками, в джинсах, с волосами, забранными резинкой, и чувствовала себя глупее некуда.

— Elle a perdu tout son francais [64] Она растеряла весь свой французский , - сказал дядя Ксавьер, хихикая над моей беспомощностью. Он подтолкнул меня к ступеням. — Входи, входи, сказал он.

— Мы вам очень рады, — сказала женщина. И внезапно нагнула голову, как ястреб, заметивший движение в траве. До чего глупо было с моей стороны не учесть, что у него может быть жена. — Вы, должно быть, устали, — сказала она по-английски с изящным акцентом и официально поцеловала меня в обе щеки.

— Да, — сказала я. — Устала.

— Тогда позвольте, я провожу вас наверх. Я отвела вам комнату, где когда-то спали ваши родители. Помните?

— Ничего она не помнит, — сказал дядя Ксавьер.

Холл был просторный и скромный, и прохладный, как приветствие этой женщины. Она повела меня вверх по низкой, не покрытой ковром лестнице.

— А где все? — спросил дядя Ксавьер. — Почему не встречают?

Все? Тут ещё кто-то? И сколько же их?

— Я подумала, что Мари-Кристин приедет уставшая, и ей будет трудно сразу со всеми перезнакомиться, — сказала женщина, которую Крис, видимо, называла бы Tante [65] тетя Матильда. По-французски она добавила: — Франсуазу я послала в Фижеак, в банк. А Селеста повела детей купаться.

Она открыла тяжелую резную дверь.

— Voila, — сказала она. Комната была громадной, на обоях голубели гигантские, как кочаны капусты, розы.

— Красиво, — сказала я. Действительно красиво. Два высоких окна с эркером смотрели в небольшой сад. На траве стояли два шезлонга. Под одним из них растянулась сонная серая кошка. — Какая красивая комната.

— Чаю? — спросила Tante Матильда.

— Лучше чего-нибудь холодного.

Она кивнула.

— Ванная комната — следующая дверь по коридору. — Она критически оглядела меня. — Отдохнешь перед обедом или предпочитаешь выпить в саду?

— Она должна отдыхать, — сказал дядя Ксавьер. — Ты должна отдыхать. Каждый день. И есть. И толстеть. Мы тебя вылечим.

— В таком случае, — сказала Tante Матильда, — принесу минералки. Или чего-нибудь другого?

— Минералка будет в самый раз.

Она не сводила с меня неподвижных, холодных, тревожных глаз.

Дядя Ксавьер положил чемоданы на маленький обитый сундук в конце кровати.

— Нет, нет и нет, — сказал он. — Побудь здесь, поговори с Мари-Кристин. Я принесу минералку, — он улыбнулся мне. — Только погляди на её глаза, — сказал он Tante Матильде. — Совсем как у матери.

Tante Матильда бросила на него острый взгляд, словно он мышь-полевка, которую она заметила далеко в поле.

— Au contraire [66] Наоборот , - сказала она. — Я как раз думала о том, насколько она не похожа на родителей.

— Разве ты не замечаешь её сходства с матерью? — Дядя Ксавьер взглянул на неё с удивлением.

— Ни малейшего, — сказала Tante Матильда. — Цвет глаз, волос, черты лица — все другое. — По-французски она сказала жестче: — Ее мать была красивая женщина. И очень глупая.

Я подумала о своей маме, о её мышиного цвета, мелко завитых волосах и беспокойном, вечно усталом лице, и мне стало обидно. Как смеет эта женщина называть её глупой.

— Il faut que je vous dis que je n'ai pas completement oublie mon francais [67] Нужно вам сказать, что я не совсем позабыла свой французский , - сказала я с негодованием и, скорее всего, с ошибками. А потом вспомнила, что возмущение мое совершенно не обосновано. Они не мою мать обсуждали.

Tante Матильда туманно улыбнулась, словно давая понять, что не стоит и пытаться вникать в то, что я там бубню. Она пробормотала что-то о делах на кухне и вышла.

Дядя Ксавьер откашлялся.

— Не обращай внимания, — сказал он. — Моя сестрица очень чувствительная особа.

Его сестрица?

— Она злится за то, что я не взял её, когда за тобой поехал. — Он протянул ко мне руки. Я заметила в его глазах слезы. Он крепко обнял меня и поцеловал. — Добро пожаловать домой, Мари-Кристин, — сказал он.

Когда дядя Ксавьер ушел, я легла поперек кровати, свесив ноги, и долго пялилась на голубые кочаны роз. Меня слишком вымотало путешествие, чтобы думать о вещах более существенных, чем частота повторения рисунка на обоях, и точно ли он подогнан в углах. В голове было пусто. Перед глазами проплывали странные слова и фрагменты бессмысленных картин. Веки защипало, и вскоре бессмыслица начала подчиняться собственной скользкой логике, и я поддалась ей, и позволила глазам закрыться. Бездумие — такой простой, такой соблазнительно легкий путь! Мне это замечательно удается.