Валери Виндзор - Лгунья

Дядя Ксавьер явился за мной в понедельник утром. А вплоть до понедельника каждый день присылал мне подарки: цветы, корзину с фруктами, пару бутылок вина. Дважды приходил доктор Вердокс и, нервно сжимая кулаки в карманах, заговаривал о том, не лучше ли мне вернуться в Англию? Это легко устроить. Он сам займется этим вопросом.

— Каким образом? — спросила я. — Полиция до сих пор не вернула мой паспорт.

— Я с ними поговорю.

У меня холодело в животе при мысли о возвращении. Жизнь в Англии была настоящей. В Англии мне пришлось бы вернуться в реальность. Поэтому я помотала головой и сказала: нет, большое спасибо. Нет, спасибо, сказала я, думаю, мне лучше догулять отпуск во Франции. Во Франции, сказала я, погода лучше.

— Может, я все-таки кому-нибудь сообщу о вас в Англии? Мне ведь не трудно, — снова спросил он. И я снова покачала головой. Он мне нравился. Он проявлял ко мне невероятную доброту. Я подумала, что оставлю ему те бутылки, что прислал дядя Ксавьер. Больше у меня ничего не было.

— Вы так добры, все время мне помогаете, — сказала я и с удивлением заметила, что он покраснел. Это ему не шло. Рыжеволосые люди имеют склонность краснеть чаще других, им нужно стараться делать это как можно реже.

— Мне это доставляет большое удовольствие, — официально ответил он.

Я немного смутилось. И даже, наверное, сама покраснела. Я протянула ему руку.

— На случай, если завтра у нас не хватит времени попрощаться, сказала я. Мы пожали друг другу руки. На глаза мне навернулись абсолютно фальшивые слезы, пришлось мигать и отворачиваться, чтобы он не заметил и не принял на их свой счет. Он был тут совершенно ни при чем. Все дело в неожиданно нахлынувшем ощущении утраты. Все перемены в жизни воспринимаются как утрата. Остаться бы навсегда в этой белой комнате, где ничего не происходило. Двигаться дальше не хотелось. Не хотелось начинать жить сначала.

Утром сестра Мари-Тереза принесла два моих потрепанных чемодана. (Нет, я имела в виду просто два чемодана. Это оговорка.) Все было сложено, выстирано и выглажено.

— Спасибо, — сказала я, понимая, что это она её рук дело.

Странно было перебирать аккуратные стопки одежды Крис, гадая, что надеть. Казалось непристойным посягательством трогать её нижнее белье. Я целую вечность держала в руках её бюстгальтер, который, если бы и подошел по размеру чашек, никогда не сошелся бы у меня на груди. В конце концов, решила обойтись без него. С трусиками — казалось бы, более интимной деталью туалета, почему-то было легче. Гардероб Крис состоял в основном из футболок и шортов. Было несколько рубашек, два свитера, пара летних юбок, два платья, джинсы, белые льняные брюки и шелковистое изумрудно-зеленого цвета платье с разрезами по бокам. Все, даже футболки и шорты, на вид очень дорогое. Сначала я склонялась к тому, чтобы выбрать юбку, поскольку брюки вряд ли на меня налезут, но потом вдруг неудержимо захотелось надеть джинсы. Я подумала, что Крис Масбу предпочла бы как раз джинсы. Или, вернее, джинсы — это то, чего ни за что не надела бы Маргарет Дэвисон. Тони не любил женщин в джинсах. Говорил, что в них женский зад выглядит смехотворно. Не знаю, почему женский зад должен выглядеть более смехотворно, чем мужской: это зависит от того, что считать за норму. Однажды я попыталась об этом заикнуться. Просто ради спора сказала, что, по-моему, мужские зады довольно уродливо торчат из брюк. Мужчинам ни в коем случае нельзя носить брюки, сказала я. Но, похоже, мы говорили на разных языках. Ведь он изрекал абсолютную истину, истину в последней инстанции, тогда как все мои возражения были смешным детским лепетом. Мы частенько общались в таком духе.

— Может, лучше юбку? — сказала сестра Мари-Тереза, с сомнением глядя на джинсы. — Жарко ведь.

— Я просто примерю, — сказала я, засовывая ногу в штанину. У меня была мысль — и не беспочвенная, учитывая нашу с Крис разницу в росте — что они мне будут страшно малы, но я без труда в них влезла. На бедрах они были даже свободноваты. Я оглядела себя с удивлением и просунула большой палец под ремень.

— Вы похудели, — сделала вывод сестра Мари-Тереза.

Похудела. Причем основательно. Сильнее, чем она думает. Я покрутилась перед зеркалом, украдкой скосив глаза на попку, которая, насколько я могла заметить, выглядела вполне сносно. Я не только похудела. У меня отрасли волосы, пришлось надеть резинку и сделать хвост. В зеркале отражалось хрупкое и очень молодое существо, которое с трудом можно было принять за особу женского пола. Лицо у особы было в синяках и лишь отдаленно напоминало Маргарет Дэвисон. Эта особа занимала намного меньше места в пространстве, чем Маргарет Дэвисон. Плечи её казались уже, скулы — острее. Я подумала было воспользоваться косметикой, но такой с кошмарной физиономией нечего было и пытаться навести марафет. Кроме того, я боялась инстинктивно нарисовать портрет Маргарет Дэвисон на этом незнакомом, худом, изрезанном шрамами лице, и в конце концов узнать женщину, глядящую на меня из зеркала.