Аноним Кикиморра - О детях и прочей нечисти

-- То есть, проще говоря, вы опять хотите вставить меня в клуб, только теперь круглосуточно и на дому? -- обречённо спрашиваю я.

"Тебе не обязательно с ними шить", -- пишет Ажгдийдимидин на обороте листка. -- "И можешь сама их выбрать".

-- Азама-а-а-ат, -- хнычу я. -- Мне опять велят общаться с местными тётками...

-- Ну почему только с местными? -- пожимает плечами Азамат. -- Никто не будет против, если ты пригласишь в круг своих землячек. Все поймут, я думаю. А ещё у тебя есть Задира и Орешница. Вот и круг.

-- Так это чисто формально или мы как-то собираться должны?

-- Формально, -- успокаивает меня Унгуц. -- Но видеться ты должна хотя бы раз в месяц с каждой из женщин.

Ну ладно, раз в месяц, может, и выкроится время. Не всё так плохо, как я сначала подумала. Это не районный клуб, это мои нормальные знакомые, и не очень часто. Подзываю девиц и объясняю на двух языках, что мне (а точнее, Старейшинам) от них занадобилось.

Янка пожимает плечами: надо так надо.

Орива вытаращивает свои и без того немаленькие глаза:

-- Вы правда хотите взять меня в круг? А мне разве можно? Я ведь не ахмадхотская...

-- Живёшь-то здесь, -- отмахивается Унгуц. -- А где родилась, кому какое дело.

Я киваю на Унгуца, мол, вот, слушай, что умные люди говорят.

-- Но вы серьёзно хотите меня взять? -- снова уточняет Орива. -- Я же не знатная никакая, даже не замужняя, не говоря уж что детей нет. Да и мы с вами не очень-то близки...

-- Ну, дорогая, у меня не так уж много близких людей, -- пожимаю плечами. -- Не волнуйся, тебе не придётся, э-э, как это там было? Наставлять меня в сомнении, во. Но если не хочешь, так и скажи, я не обижусь. Сама бы обошлась, да вот, заставляют...

-- Да вы что, для меня это честь! -- замеряет меня Орива. -- Сёстрам напишу -- вот обзавидуются! Ничо так, приехала подзаработать, бац -- и в кругу приближённых подруг Хотон-хон!

Я только головой качаю. Подумаешь, какая существенная разница! Ходить ко мне наряды шить -- это нормально, а попасть в круг приближённых -- уже честь. Никогда не угадаешь с этими муданжцами.

-- Две -- это мало, -- напоминает о своём существовании Алтонгирел. -- На первое время сойдёт, но начинай присматриваться к горожанкам. Нужно хотя бы четыре-пять.

-- А как я, интересно, могу выбрать надёжных подруг из совершенно незнакомых женщин? -- задаю я риторический вопрос. То есть, я-то хотела задать очень даже конкретный практический вопрос, но духовники явно истолковали его как риторический. Проигнорировали, то есть.

После условного празднования в "Лесном демоне" мы всё-таки едем в новый Азаматов дворец, который у меня теперь язык не поворачивается обозначить как "домой". Азамат хочет поработать до вечера, раз уж он в столице, а потом можно будет снова смыться, заодно послать пилота за матушкой, пускай приедет посмотреть на мой дом и своего внука.

Стоит мне с комфортом расположиться на кровати, как в дверь моей местной спальни безапелляционно стучат.

-- Открыто, -- говорю.

Стук повторяется. Ладно, придётся соскрестись с дивана и дочавкать до двери.

За дверью стоит мастер искусств, и у меня тут же заболевает голова.

Дело в том, что муданжцы супротив среднего землянина чудовищно суеверны. Я понимаю, конечно, что в отличие от нас у них это предписано государственной религией, но всё равно можно было бы и поубавить. Вот, например, есть этот ужасный запрет на фотографии маленьких детей. То есть, как я выяснила, фотографировать в принципе можно, если уж очень приспичит. Но фотографии следует хорошенько спрятать, чтобы никто их не увидел, пока ребёнок не подрастёт. Лучше даже самой не смотреть. А то, дескать, чужие люди проклянут или боги позавидуют или ещё сто двадцать восемь несчастий.

Примерно то же самое теперь и с нами. Мы с Азаматом можем снимать друг друга сколько влезет, но эти снимки положено беречь абсолютно ото всех глаз, в том числе нашего духовника, Старейшин, родителей... и лучше ещё друг от друга. Я, правда, не очень-то следую этому правилу: мама регулярно стребывает с меня свежие фотографии, чтобы поставить в электронную рамочку на каминной полке в своём новом доме. Да и Сашка повесил у себя над компом на работе суровый лик Азамата, а на вопросы коллег, зачем это, таинственно улыбается. К счастью, правило насчёт фотографий -- это именно суеверие, а не закон, и нарушение его никак не карается.

Однако подданным из дальних регионов, которые не имеют возможности приехать в столицу просто чтобы поглазеть на нас, нужно каким-то образом нас показать. Кое-кто, конечно, успел обзавестись нашими изображениями до избрания, но эти люди, будучи столь же суеверными, как и прочие, держат свои снимки в строжайшем секрете. Очевидное решение проблемы -- рукописные портреты. На них суеверие не распространяется, потому что, дескать, нарисовать в точности всё равно нельзя, а значит, воспользоваться таким изображением для сглаза не получится. Тем более, что в таком портрете применяются всякие специальные приёмы приукрашивания, которые гарантируют безопасность.