Диана Чемберлен: Папина дочка, или Исповедь хорошего отца

Роли

Майкл поставил одну из коробок на мраморную стойку в моей новой маленькой кухне. В окно над раковиной я видела темные облака. Скоро небо разразится грозой, возможно, последней грозой уходящего лета. Я была довольна, что мы успели внести все коробки, пока не начался дождь.

— Это последняя, — сказал Майкл, отряхивая руки, словно коробка была грязной. Он прошел в примыкавшую к кухне столовую и, взглянув в окно, вздохнул. — Глушь порядочная.

Я знала, что он видит в окно: задворки супермаркета «Брир-Крик».

— Ну не такая уж глушь, — сказала я, хотя отсюда было добрых пятнадцать миль до нашего дома.

— Ты же никого здесь не знаешь. Я не понимаю.

— Зато я понимаю. Все нормально. Это то, чего я хотела. То, что мне сейчас нужно. Спасибо за то, что ты все это терпишь.

Он снова выглянул в окно. Гаснущий свет играл на его каштановых волосах. Мои были бы такого же цвета, если бы я их не осветляла. У корней мои волосы и сейчас были каштановые. Давно пора их подкрасить, но мне все это было теперь безразлично.

— Позволь мне здесь поселиться, — сказал он вдруг.

— Тебе? — Я нахмурила брови. — Зачем?

— Я просто… — Он повернулся ко мне. — Мне не хочется думать, что ты живешь в таком месте. Ты столько потрудилась над нашим домом. По сути дела, он твой.

— Здесь прекрасно, — сказала я. — Ведь дом новый, что еще мне нужно?

Я была глубоко тронута. Он по-прежнему настолько любил меня, что готов был поселиться в этой маленькой меблированной квартирке, чтобы мне не уезжать из дома. Но он не понимал одного. Я не могла дольше жить в нашем доме. Там я повсюду чувствовала отсутствие Кэролайн. Ее комната, куда я ни разу не зашла за четыре месяца со дня ее смерти, терзала меня из-за закрытой двери. Майкл предложил мне превратить ее в спортивный зал! Похоже, он хотел стереть из нашей жизни память о Кэролайн. Он находил мою новую квартиру унылой. Я считала ее убежищем от моей прежней жизни. Моей жизни с Кэролайн. Я не могла больше выносить присутствия друзей с их детьми. Не хотела видеть мужа, который вдруг стал казаться мне чужим. Я думаю, мои друзья желали общения со мной не больше, чем я с ними. Вначале они были заботливы. Но потом они просто растерялись, не зная, что мне сказать. Я была для них пугалом, напоминая о том, как быстро могла измениться их собственная жизнь.

— Что я скажу людям? — спросил Майкл. — Мы разошлись? Мы разводимся? Как я объясню им, почему ты не живешь дома?

— Скажи им все, что сочтешь правильным.

Мне было все равно, что думают люди. Раньше не было, но теперь все изменилось. Майкла это по-прежнему волновало, и в этом мы отличались друг от друга. Он все еще жил прежней жизнью, где чужое мнение имело значение и где он желал найти путь к прежней нормальной обстановке. Нормальность для меня больше ничего не значила. Мой психотерапевт Джудит, когда я рассказала ей об этом, заметила: «Это нормально». Прежде я бы рассмеялась, услышав это, но я уже больше не смеялась.

Майкл указал на одну из коробок:

— Здесь написано «спальня». Я отнесу ее на место.

— Прекрасно. Спасибо.

Я смотрела, как он берет ее в руки. Прежде я любила его руки, любила больше, чем какую-либо другую часть его тела. Он каждый день занимался гимнастикой, и руки у него были натренированные. Майкл представлял собой редкое сочетание мозгов и мускулов. «Циркач с великолепным телом» — так отозвалась о нем одна моя подруга, когда мы вместе наблюдали за тем, как наши мужья играли с детьми в чьем-то саду у бассейна. Глядя на него сейчас, я не чувствовала ровно ничего.

Сделав несколько шагов к окну, я взглянула на успокаивающе незнакомый ландшафт. Там не было абсолютно ничего, что напоминало бы о моей живой, веселой, красивой девочке. «Вы хотите сбежать», — сказала мне Джудит, когда я рассказала ей о своем намерении снять эту квартиру. Тон ее не был обвиняющим, но я понимала, что она этой идеи не одобряет. Она не стала читать мне нотаций, как это делал Майкл. «Ты можешь убежать из дома, — говорил он, — но от себя самой тебе не убежать». Мне хотелось ударить его за эти слова. Мне опротивели его советы и его неодобрение того, как я переживала свое горе. Что из того, что я тоже не одобряла его переживания? У меня возникали серьезные вопросы, которые ему и в голову не приходили. Увижу ли я когда-нибудь Кэролайн? Где теперь ее душа? Я ощущала ее присутствие рядом со мной. Иногда я слышала ее голос. Когда я спросила Майкла, слышал ли он его, Майкл сказал «да, конечно» таким тоном, что я сразу поняла, что ничего он не слышал.