Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

– Наверное, ты очень нужен мастеру, – радовались мы за него.

– Видели бы вы, какие у Глубокова девки учатся!

– Что, одаренные? – обрадовались мы за Филарета, которому будет нескучно.

Он умудрился тонко улыбнуться своими толстыми губами:

– Да нет, бездари. Зато их много. Это вишневый сад! Я один в нем. – И взглядом удалился на ту поляну посреди весны.

Но все-таки он не обирал потом вишенье полными горстями, ударился в работу. По-прежнему продолжал все пещрить, но вроде бы уже погрубее. Это дал ему Глубоков, появилась у Филарета сила: деревья налились мышцами и сухожилиями, а закаты и рассветы стали улыбаться свежими лицами.

Знатоки заволновались:

– Надо покупать его «Прогулки» задешево, пока не прославился.

Когда в первый раз был продан его холст в художественном салоне и он плыл к нам под гипнозом этой суммы, на ходу закупая все дорогое, вкусное и пьяное, мы и в ус не дули, чем там все это кончится. Проходи, садись, рады, поздравляем. Филарет одобрительно кивал: правильно себя ведете, молодцы. После третьей рюмки, правда, выложил сокровенное:

– Вы хоть и посоветовали мне поступить к Глубокову, но где теперь я и где вы? Чей вы пьете коньяк?

– Иди вон, Пикассо хвастливое!

– Я-то пойду, но уже меня никто! никогда! не засунет в тумбочку!

Два года мы не виделись, хотя жили в соседних домах. Телевидение, правда, не скрывало от нас цепь растущих успехов Филарета.

Вдруг он появляется не с экрана, а в дверь. Глаза как-то прислушивающе косят к левому уху, а в руках – половинки разных купюр. Он попросил:

– Помогите, я порвал миллион. Помогите склеить.

Мы внимательно рассмотрели эти куски. Выяснилось, что остались только левые половинки. Склеивать было нечего.

– А где остальные?

Он скосил глаза налево, выслушал подсказку и ответил:

– Выбросил в форточку.

Потом мы узнали, что соседка приложила огромные усилия, но все же сдала Филарета в больницу.

– На глазах моих детей он рвет деньги, – напирала она по телефону.

– Ну и что? Он не представляет угрозы для окружающих, – изо всех сил отбивался диспетчер психиатрической скорой.

– Я дам телеграмму президенту Путину! Ведь сосед рвет купюры Российской Федерации!

С тех пор Филарет живет в больнице – под присмотром нашего друга психиатра Д. Иногда Д. нам говорит:

– У меня сильное подозрение, что наш Филарет уже в основном выздоровел. Правда, деньги рвет, но в основном мелкие. Я думаю, что он притворяется, но кому от этого плохо?

– А как его картины расходятся? – волнуемся мы.

– Да неплохо. Мы ему отдельную палату выделили, отремонтировали, телевизор там, мольберты… Тут, кстати, я списал вам одно объявление, там учат на менеджеров по продаже живописи. Давайте подучитесь и займитесь Филаретом. Вам будет хорошо и ему.

– Сейчас мы, два пенсионера, бросимся, осчастливим курсы менеджеров.

Автопортрет Филарета сказал нам сбоку выступающими янтарными глазами: «Ну и хрен с вами, раз отказываетесь от своего счастья».

Эта работа – давний подарок Филарета, еще на взлете дружбы. Он здесь держит бутылку двумя руками – обе левые. На плече сидит, вся в драгоценном толстом мехе, крыса с хладокомбината. Гости, которые к нам заглядывает, спрашивают про портрет:

– Он, случайно, не сидел?

– Сидел. Только не в тюрьме, а в тумбочке.

Могуч, хоть и не молод наш Изя Стародворский – сторож синагоги. И добрый до ужаса! Он говорил:

– Мне нах не нужен такой раввин, если он скажет, что я должен свою русскую жену бросить.

У Изи была сложная жизнь, то есть больная русская жена и молодая еврейская любовница. И это в шестьдесят пять лет! А у раввина и в мыслях не было, чтобы запрещать Изе русскую жену. Более того, ребе, например, настоял:

– Выдавать продуктовые наборы русским вдовам – они ведь жили с нашими евреями столько лет, поддерживали их!

Часто бедный ребе горько вздыхал и говорил украинцу Косте, повару:

– Неплохо бы все технические должности в синагоге отдать русским или украинцам. Им скажешь – они исполняют. А наших о чем-нибудь попроси! Начинают меня учить, как лучше сделать. Ведь каждый еврей в душе раввин. Особенно часто спорят со мной сторожа.

Но вот в этой истории, с Яковом и Эвелиной, сторож Изя Стародворский был солидарен с молодым раввином.

Все началось легко. Сначала их видели вместе беседующими то возле окна в столовой, то в библиотеке (где она вела вокальный кружок). Потом они стали закрываться в компьютерном зале (там Яков работал) – видимо, очень были сложные проблемы с программами. Наконец Яков подходит к раввину и говорит: мы хотим пожениться.