Харуки Мураками - Трилогия Крысы. Мировой бестселлер в одном томе

Я поблагодарил его за исключительную симпатию.

— И как — хорошая попалась женщина? — полюбопытствовал он.

— О да. Пожаловаться не на что.

— Ну, слава богу. Я ведь так и заказывал: мол, уж подберите что получше, — сказал Хираку Макимура. — Как ее звали-то?

— Джун, — сказал я. — Как “июнь” по-английски.

— Июньская Джун… — повторил он. — Белая?

— В смысле?

— Ну, белокожая?

— Да нет… Южная Азия какая-то.

— Хм. Занесет еще раз в Гонолулу — надо будет попробовать…

Больше говорить было не о чем. Я распрощался и повесил трубку.

Затем я позвонил Готанде. Как обычно, наткнулся на автоответчик. Оставил сообщение — дескать, я вернулся, звони мне домой. И, поскольку уже вечерело, завел старушку “субару” и поехал на Аояма за продуктами. Добрался до “Кинокуния”, опять закупил дрессированных овощей. Наверное, где-нибудь в горных долинах Нагано разбиты фирменные поля “Кинокуния” для тренировки овощей на выживаемость. Просторные поля за колючей проволокой — густой и высокой, как в концлагере из фильма “Большой побег”. [123]Со сторожевыми вышками и вооруженной охраной. Там муштруют сельдерей и петрушку. Очень антисельдерейскими и петрушконенавистническими методами. Думая обо всем этом, я купил овощей, мяса, рыбы, соевого творога, набрал каких-то солений. И вернулся домой.

Готанда не позвонил.

На следующее утро я зашел в “Данкин Донатс”, позавтракал, а потом отправился в библиотеку и просмотрел газеты за минувшие полмесяца. Я искал любую информацию о расследовании по делу Мэй. От корки до корки прочесал “Асахи”, “Майнити” и “Ёмиури”, — но не нашел об этом ни строчки. Широко обсуждались результаты выборов, официальное заявление Левченко, неповиновение учеников в средних школах. В одной статье даже говорилось, что песни “Бич Бойз” признаны “музыкально некорректными”, из-за чего отменен их концерт в Белом Доме. Тоже мне умники. Если уж “Бич Бойз” преследовать за “музыкальную некорректность”, то Мика Джеггера следовало бы трижды сжечь на костре. Так или иначе, о женщине, задушенной чулками в отеле Акасака, газеты не сообщали ни слова.

Тогда я принялся за “Бэк-Намбер” — еженедельный журнальчик скандальной хроники. И только перелопатив целую стопку, нашел единственную статью на целую страницу. “Красотка из отеля, задушенная голой”. Заголовочек, черт бы их всех побрал… Вместо фотографии трупа — черно-белый набросок, сделанный художником-криминалистом. Видимо, из-за того, что в журналах нехорошо публиковать фотографии трупов. Женщина на рисунке, если вглядеться, и правда была похожа на Мэй. Хотя, возможно, мне так только казалось, поскольку я понимал: это — Мэй. Не знай я, что случилось — может, и не догадался бы. Все детали лица переданы очень точно — но для настоящего сходства не хватало самого главного: выражения. Это была мертвая Мэй. В живой, настоящей Мэй было тепло и движение. Живая Мэй в любую секунду чего-то хотела, о чем-то мечтала, над чем-то думала. Нежная, опытная Королева-Гордячка — Разгребательница Физиологических Сугробов. Потому я и смог принять ее как иллюзию. А она — так невинно прокуковать поутру… Теперь, на рисунке, ее лицо казалось каким-то убогим и грязным. Я покачал головой. Потом закрыл глаза и медленно, глубоко вздохнул. Эта картинка заставила меня до конца осознать: Мэй действительно мертва. Именно теперь я воспринял факт ее смерти — а точнее, отсутствия жизни — куда явственнее, чем когда разглядывал фотографию трупа. Абсолютно мертва. На все сто процентов. И уже никогда не вернется обратно. Черное Ничто поглотило ее. Безысходность затопила мне душу, как битум, высыхая и каменея внутри.

Язык статьи оказался таким же убогим и грязным. В первоклассном отеле Х. на Акасака обнаружен труп молодой женщины, предположительно лет двадцати, задушенной чулками в номере. Женщина голая, при ней — никаких документов. В номер заселилась под вымышленной фамилией и т. п.; в целом — все, что мне уже рассказали в полиции. Нового для меня было совсем немного. А именно: полиция вышла на подпольную организацию — ту, что предоставляет женщин по вызову в первоклассные отели — и продолжает расследование. Я вернул стопку “Бэк-Намбера” на журнальную полку, вышел в фойе, сел на стул и задумался.

Что заставило их копать среди шлюх? Неужели нашлись какие-то улики или доказательства? Но — не буду же я, в самом деле, звонить в полицию и спрашивать у Рыбака или у Гимназиста: как там, кстати, двигается наше дело?.. Я вышел из библиотеки, наскоро перекусил в забегаловке по соседству и побрел по городу куда глаза глядят. Может, на ходу придумаю что-то разумное, надеялся я. Бесполезно. Весенний воздух — невнятный, тяжелый — вызывал мурашки по всему телу. В голове все разваливалось, я никак не мог сообразить, как и о чем лучше думать. Добрел до парка при храме Мэйдзи, лег на траву и уставился в небо. И начал думать о шлюхах. Значит, международная почта. Заказываешь в Токио — трахаешь в Гонолулу. Все по системе. Профессионально, стильно. Никакой грязи. Очень по-деловому. Доведи любую непристойность до ее крайней степени — и к ней уже не применимы критерии добра и зла. Ибо дальше речь идет уже о чьих-то персональных иллюзиях. А с рождением Персональной Иллюзии все моментально начинает циркулировать как самый обычный товар. Развитой Капитализм выискивает эти товары, расковыривая любые щели. Иллюзия . Вот оно, ключевое слово. Если даже проституцию — с ее половой и классовой дискриминацией, сексуальными извращениями и черт знает чем еще — завернуть в красивую обертку и прицепить к ней имя поблагозвучнее, получится превосходный товар. Эдак скоро можно будет выбирать себе шлюху из каталога на прилавках “Сэйбу”. [124]Все очень пристойно. You can rely on me .