Харуки Мураками - Трилогия Крысы. Мировой бестселлер в одном томе

Юки взяла с тарелки соленый крендель, откусила от него и захрумкала.

— Ну вот. Никто не знает, что делать. Все говорят: “нужно что-то делать”, но что именно — не понимает никто. Так, что ли?

— Выходит, что так… Никто не понимает.

— А ты понимаешь?

— Я думаю, нужно подождать, пока намеки не примут реальную форму, а потом уже что-то предпринимать. Ну, то есть…

Несколько секунд Юки задумчиво теребила рукава футболки, пытаясь понять, что же я сказал. Но, похоже, не получилось.

— Это что значит?

— Это значит: надо ждать, вот и все, — пояснил я. — Терпеливо ждать, пока не наступит нужный момент. Не пытаться менять ничего силой, а смотреть, куда все течет само. Глядя на все беспристрастно . И тогда можно будет естественно понять, что делать… Но для этого все слишком заняты. Все слишком талантливы, слишком заняты своими делами. И слишком мало интересуются кем-то, кроме себя, чтобы думать о беспристрастности.

Юки подперла щеку ладонью и свободной рукой стала смахивать крошки от кренделя с розовой скатерти. За соседним столиком пожилая американская пара — он в пестрой гавайке “алоха”, она в платье “муму” ему в тон [112]— потягивала из огромных бокалов разноцветные тропические коктейли. Оба выглядели совершенно счастливыми. В глубине садика девица в точно таком же “муму” исполняла на электрооргане “Song for You”. Пела неважно — но хотя бы в том, что это “Song for You”, сомневаться не приходилось. По всему садику меж деревьев мерцали газовые светильники в форме факелов. Песня закончилась, два-три человека из сидевших за столиками вокруг лениво похлопали. Юки схватила мой бокал и отхлебнула “пинья-колады”.

— Вкусно, — сказала она.

— Предложение принято! — объявил я. — Два голоса за “вкусно”.

Она уставилась на меня и какое-то время разглядывала с очень серьезным видом.

— Что ты за человек? Никак не пойму, — сказала она наконец. — С одной стороны — абсолютно нормальный. С другой стороны — явно какие-то отклонения в психике.

— Абсолютная нормальность — уже само по себе отклонение в психике. Так что живи спокойно и не забивай себе этим голову, — парировал я. И, подозвав устрашающе приветливую на вид официантку, заказал еще “пинья-колады”. Покачивая бедрами при ходьбе, та принесла заказ практически сразу, вписала в счет и растворилась, оставив после себя улыбку прямо-таки чеширских масштабов.

— Ну, и все-таки — что же мне делать? — спросила Юки.

— Твоя мать хочет видеться с тобой чаще, — ответил я. — Зачем, почему — это мне не известно. Это уже дело вашей семьи, да и сама она — человек особенный. Но если в двух словах — наверно, ей хотелось бы выйти за рамки отношений “мать и дочь”, из-за которых у вас сплошные раздоры, и просто с тобой подружиться.

— По-моему, одному человеку подружиться с другим человеком ужасно непросто .

— Принято, — согласился я. — Два голоса за “непросто”.

Юки положила локти на стол и поглядела куда-то сквозь меня.

— И что ты об этом думаешь? Ну, об этом ее желании.

— Дело не в том, что об этом думаю я. Дело в том, что об этом думаешь ты. И говорить тут не о чем. Например, ты можешь думать: “Еще чего захотела!” А можешь, наоборот, считать это “конструктивной точкой зрения, над которой стоит поразмыслить”. Что выбрать — решай сама. Торопиться некуда. Подумай как следует, а потом реши что-нибудь.

Подпирая щеки ладонями, она кивнула. У стойки бара заливисто хохотали. Девица-органистка вернулась к своему микрофону и томно зашептала вступление к “Blue Hawaii”. [113] “Ночь молода — как ты, как я. Пойдем же со мной, пока на море луна…”

—У нас с ней все так ужасно было, — сказала Юки. — До самой поездки в Саппоро, просто кошмар. А тут еще эта проблема, как кость в горле — ходить мне в школу или не ходить… В общем, мы почти не разговаривали. Друг на друга почти не глядели, очень долго… Потому что такие, как мама, не способны мыслить по-человечески! Болтает, что в голову взбредет, и тут же забывает, что сказала. Говорит все всерьез, только уже через минуту ничего не помнит! А иногда ее вдруг прошибает — и она вспоминает о своих материнских обязанностях. Это меня в ней бесит больше всего!..

— Но все же? — вставил я. Вставлять в ее речь союзы — единственное, что мне оставалось.

— Но все же… Конечно… Все-таки она особенная и интересная. Как мать — совершенно безалаберная, и этим она всегда меня обижала, но… В то же время чем-то — не знаю, чем — постоянно притягивала. Совсем не так, как папа. Я не знаю, почему. Только все равно… Даже если она сама скажет “давай подружимся”, — у нас ведь силы совсем-совсем разные! Я — ребенок, а она такая взрослая, сильная… Это же любому ясно, правда? Но как раз этого мама не понимает. И потому — даже если она правда хочет, чтобы мы подружились, даже если старается изо всех сил — все равно меня обижает… Вот, даже когда мы в Саппоро были. Сделает что-нибудь, чтобы со мною сблизиться. Я, понятно, тоже делаю шаг навстречу. Я ведь тоже стараюсь как могу, честное слово… А она тут же — раз! — и в сторону отворачивается. Голова уже чем-то другим занята, обо мне и не помнит. Вся жизнь у нее — то так, то эдак, с какой ноги встанет. — Юки сердитым щелчком отправила крошку кренделя со скатерти на песок. — Взяла меня с собой в Саппоро. Ну и что? Как будто это что-нибудь изменило! Сразу же забыла, что меня с собой привезла, и уехала в своё Катманду. О том, что меня в чужом городе бросила, не вспоминала три дня. И ведь даже не понимает, как больно мне делает. Я ведь, на самом деле, ее люблю… Да, наверное, люблю. И, наверное, подружиться с ней было бы здорово. Только я не хочу, чтобы она вертела мной, как ей вздумается… Хватит! Больше я этого терпеть не собираюсь.