Харуки Мураками - Трилогия Крысы. Мировой бестселлер в одном томе

– Похоже на утопию...

– Наоборот. Сознание – это утопия, – отрезал он. – Все, что ты слышишь от меня сейчас – не более чем слова. Сколько бы слов я не произносил – тех проблем, которые охватывает Воля Сэнсэя, ими объяснить невозможно. Разговаривая с тобой, я лишь демонстрирую свою личную зависимость от этой Воли – находясь, кроме того, еще и в непосредственной зависимости от языка. Здесь же нужно, в первую очередь, отрицание Сознания и отрицание Языка. В наше время, когда такие столбовые понятия европейского гуманизма, как «индивидуальное сознание» и «непрерывность эволюционного процесса», теряют свое содержание – любые слова превращаются в бессмыслицу. Бытие не есть проявление чьей-либо частной воли, это – явление хаотическое. Ты, сидящий передо мной – вовсе не индивидуальное существо, а лишь частица всеобщего Хаоса. Твой хаос – это и мой хаос. Мой хаос – также и твой. Бытие – это общение. Общение суть Бытие.

Мне вдруг стало казаться, будто в комнате страшно похолодало – так, что я бы даже не возражал, если бы где-нибудь здесь для меня приготовили хорошую теплую постель. «Ну вот, еще и в постель заманивают», – мелькнуло в голове... Да нет, ерунда. Конечно же, мне просто так показалось. Стоял ранний сентябрь, и за окном вовсю стрекотали цикады.

– Все попытки расширить границы сознания, – продолжал он, – которые вы предпринимали – а точнее, собирались предпринять в середине шестидесятых годов, закончились полным провалом. И неудивительно: если только увеличивать объемы сознания, не меняя при этом качества индивида, – глупо ожидать в итоге чего-либо, кроме депрессии... Вот что я имел в виду, когда говорил о посредственности. Хотя здесь уже сколько ни объясняй – ты все равно не поймешь. Да и я, собственно, не требую от тебя понимания. Говорю же все это лишь потому, что стараюсь быть с тобой откровенным.

Он выдержал очередную паузу – и продолжал:

– Рисунок, который я передал тебе – копия. Оригинал подшит к истории болезни, хранящейся в одном из госпиталей Армии США. Проставлена дата: 27 июля 1946 года. Нарисовано рукой самого Сэнсэя по требованию врача. Как иллюстрация к описанию его галлюцинаций. Так вот, согласно данным из истории болезни, эта овца являлась Сэнсэю в галлюцинациях с необычайной регулярностью. Выражаясь языком цифр, в 80-ти процентах случаев, то есть – в четырех видениях из пяти к нему приходила овца. Заметим: не просто овца, а овца со звездообразным пятном на спине. Далее – герб с изображением овцы, который ты видел на зажигалке. Сэнсэй постоянно использует этот герб как свою эмблему, начиная с 1936-го года. Как ты, вероятно, уже заметил, на гербе – та же самая овца, что и на рисунке из военного госпиталя. Более того, абсолютно та же овца – и на фотографии, которую ты сейчас держишь в руках. Итак, не кажется ли тебе, что за всем этим скрывается некий особый смысл?

– По-моему, простое совпадение...

Я хотел, чтобы мой ответ прозвучал как можно небрежнее – но это у меня получилось плохо.

– Это еще не все, – продолжал секретарь. – Сэнсэй с большим рвением собирал все об овцах, любую информацию и документы – как официальные, так и «для служебного пользования». Раз в неделю он самолично садился за стол – и долго, часами просматривал все газеты, вышедшие в Японии за эту неделю, отбирая из них все статьи и заметки, которые хоть в малейшей степени касались «овечьей» темы. Я сам постоянно помогал ему в этом. Повторяю, Сэнсэй занимался этим с огромным рвением. Как будто искал что-то одно – и не мог найти. И когда болезнь приковала его к постели, я продолжил эти поиски по своей личной инициативе. Настолько все это меня заинтересовало. Что-то явно было во всем этом, что-то должно было появиться. И вот появляешься ты. Ты – и твоя овца. А это уже, как ни рассуждай, совпадением не назовешь.

Я взял со стола зажигалку и взвесил на ладони. От ее тяжести было приятно руке. Не слишком увесисто, но и не слишком легко. Бывает на свете такая вот приятная тяжесть.

– Почему Сэнсэй с таким рвением занимался поисками овцы? У тебя есть какие-нибудь соображения?

– Да не знаю я! Почему бы вам не спросить самого Сэнсэя? Уж он-то быстро все объяснит...

– Спросил бы, если бы мог. Но вот уже две недели Сэнсэй в коме. Боюсь, что сознание к нему уже не вернется. А когда Сэнсэй умрет, вместе с ним уйдет в могилу неразгаданной и его Тайна – тайна овцы со звездой на спине. А вот этого я уже вынести не могу. И дело здесь не в личной потере; мною движут гораздо более высокие принципы – личной преданности, например. Я откинул крышку у зажигалки, повернул колесико, высек пламя – и захлопнул крышку.