Леонид Пантелеев - Верую…

Председатель. Генерал, но как же так? Про эту телеграмму вы не помните, доложили ли вы ее? Вам ведь не было смысла не докладывать о ней?

Хабалов. Конечно, не было. Мне был полный смысл доложить. Но доложил ли я или нет — не могу сказать.

Председатель. Но надо полагать, что все-таки доложили?

Хабалов. Думаю, что доложил. Но хоть под присягу меня ведите: сказать точно — не могу, не помню…»

« Председатель. Соблаговолите продолжить ваш рассказ о последовавших событиях.

Хабалов. В воскресенье 26-го числа войска выступили и заняли, по обыкновению, все посты, которые полагались по расписанию. Оказалось, что им пришлось стрелять в толпу в разных местах. Волынцы стреляли в толпу на Знаменской площади и на Суворовском проспекте. Затем Павловский полк стрелял на Невском около Казанского собора. Затем, около четырех часов дня… Но я не могу доложить вам, господа, где и сколько стреляли… Нужно сказать, обстановка здесь была отчаянная!.. Я находился сам в здании градоначальства, и народу тут набилась целая куча… В этот день я уже о раздаче хлеба никаких распоряжений не делал. Около четырех часов мне сообщили, что 4-я рота лейб-гвардии Павловского полка, расквартированная в здании придворно-конюшенного ведомства и которая, как оказалось впоследствии, состояла преимущественно из эвакуированных, а численностью доходила до полутора тысяч человек, — что эта рота выбежала на улицу, стреляя вверх с какими-то криками, и толпится на Конюшенной площади, недалеко от храма Воскресения Христова. Запросив командира батальона по телефону, я получил сведения, что рота эта требует, чтобы увели в казарму остальных и чтобы не смели стрелять. Причем указано было, что сама рота стреляла во взвод конно-полицейской стражи. Это последнее мне показалось неверным. С какой стати будут стрелять по конно-полицейской страже? Потом выяснилось, что эта рота действительно взбунтовалась, требует, чтобы вернулись остальные роты в казармы и чтобы не смели стрелять по народу. Тогда я приказал командиру батальона принять меры к увещеванию, водворить роту в казармы, потребовать, чтобы офицеры ее были непременно на местах, так как, по моим сведениям, полученным по телефону, там было всего два офицера, а их должно быть не два, а много больше…

Я передал начальнику охраны полковнику Павленкову, чтобы он со своей стороны принял меры, чтобы это не разрослось, не разыгралось дальше… Кроме командира батальона и офицеров, приказал полковому священнику, чтобы он уговорил их, устыдил и привел к присяге верности и чтобы рота шла в казармы, а винтовки свои сдала. В конце концов, после увещевания батальонного командира и после увещевания священника, эта рота вернулась в свои казармы и винтовки помаленечку сдала. Но не все винтовки: 21 винтовка исчезла! Следовательно, исчезли, по-видимому, и люди с ними… Меня все время требовал военный министр, чтобы по телефону я ему сообщал, что делается в городе. Я по телефону и сообщал. Когда ему было сообщено вечером об этой роте, он потребовал сию же минуту полевой суд и расстрелять… Признаюсь, я считаю невозможным не то что расстрелять, но даже подвергнуть какому-либо наказанию человека, не опросив его хотя бы упрощенным судом, не осудив его… а тем паче предать смертной казни!.. Поэтому я потребовал прокурора военно-окружного суда Менде с тем, чтобы спросить, как быть с этой ротой, в которой первоначально было 800 человек: что с ними делать? „Несомненно, должно быть дознание, и только после дознания полевой суд“. — „Ну, — я говорю, — это штука! Мыслимое ли дело — допросить 800 человек! Их в неделю не допросишь…“ Я приказал начальнику моего штаба генералу Хлебникову, — а может быть, Чижевскому, — назначить целую следственную комиссию: было назначено пять человек с генералом во главе. А покуда я приказал, чтобы сам полк выдал нам виновных, дабы их арестовать… Первоначально предполагалось арестовать весь батальон и посадить здесь — в Петропавловской крепости, поэтому вечером поздно я вел переговоры с комендантом крепости Николаевым: найдется ли такое помещение, чтобы можно было арестовать такую массу. Когда же оказалось, что в действительности их не 800, а 1500 человек, то это оказалось просто физически невозможным, ибо не найти такого помещения. Ну, тогда я приказал арестовать хотя бы самых главных зачинщиков, приказал их допросить, — их было девятнадцать человек, и их препроводили в крепость.