Юрий Брайдер - Миры под лезвием секиры. Между плахой и секирой

— Было дело, — кивнула она.

— И… как же вас зовут?

— Угадай с трех раз.

— Затрудняюсь, знаете ли… Вы из Отчины?

— Естественно.

— А как здесь оказались?

— Проездом, — загадочно ответила она. — Ну так как же меня все-таки зовут?

— Не помню, — сдался Лева. — Уж извините…

— А я-то надеялась… — Похоже, женщина и в самом деле была искренне огорчена. — Дырявая у тебя память, Лева.

— Память у меня как раз неплохая, — Цыпф уже окончательно освоился в странной ситуации и теперь лихорадочно пытался сообразить: кто эта женщина и чего она от него хочет.

— А цветочки кому? — поинтересовалась она. — Девочке?

— Да, — с достоинством кивнул Цыпф.

— Которая из них твоя? Та, что пожиже, или та, что поплотнее?

— Та, что поплотнее… Вы следили за нами?

— Имела удовольствие любоваться. Правда, издали.

— Почему именно издали?

Вопрос был наивный, хотя и с хитрецой. Женщина прекрасно поняла это, но ответила с обезоруживающей прямотой:

— Опасно к вам близко подходить. Многие уже за это поплатились.

— Ara… — Лева осторожно положил цветы на землю. — Скажите, пожалуйста… я давно интересуюсь… голова у вас от рогов не болит?

— Они у меня совсем маленькие, — женщина потрогала что-то в своих волосах.

— Как у новорожденного козленочка. Хочешь посмотреть?

— Нет, спасибо…

По выражению глаз и по движениям своей собеседницы Лева уже догадался, что она под завязку накачана бдолахом и сейчас представляет собой смертельно опасную боевую машину, которой для расправы с отдельно взятым человеком и оружия-то никакого не надо. Почему же тогда он еще жив и ради чего ведется этот путаный, уклончивый разговор?

— Твоя девочка любит цветы? — спросила женщина. Лева сначала хотел примерно отбрить ее, но вовремя сдержался — зачем зря дразнить маньячку.

— У нее завтра день рождения, — эта информация никак не могла повредить ни ему, ни Лилечке.

— Ого! — женщина изобразила удивление. — И что ты ей подаришь? Только цветы?

— Да вот ничего другого не нашел.

— Кавалер ты, Лева, незавидный.

Сказано это было с сочувствием. Затем женщина принялась поочередно проверять содержимое своих карманов. На белый свет появились очки в суконном чехле, скомканный носовой платок, пакет стерильных бинтов, пистолет неизвестной Цыпфу модели, щербатая расческа и заколка для волос. Наконец, она обнаружила то, что искала, и с возгласом: «Лови!» — швырнула Левке.

На летящие предметы он всегда реагировал плохо, но на сей раз изловчился и перехватил подарок в воздухе. Это было что-то вроде старинного колье — много тусклых, дымчатых камней, нанизанных на золотую цепочку.

— Подари своей девочке, — сказала она. — Но обо мне, чур, ни слова. Ни ей, ни кому другому. Особенно псирам вашим, Смыкову и Зяблику.

— Хорошо, — согласился Лева, понимая, что положение его не так уж и безнадежно, как казалось вначале. — Мне, стало быть, идти можно?

— Если не спешишь, давай еще поболтаем.

— То-то и оно, что спешу, — заторопился Лева. — Меня всего на полчаса отпустили. Боюсь, сейчас тревогу поднимут.

— Ты еще придешь сюда? — прищуренные глаза женщины все еще застилал шальной туман бдолаха, но в голосе звучала такая мольба, что Цыпф даже вздрогнул.

— Не знаю… — замялся он.

— Ты должен прийти, — сейчас это была уже не мольба и не приказ, а окончательная констатация факта: «Ты должен прийти, иначе…»

— Когда? — устоять против такого напора было невозможно.

— Я буду здесь все время.

— Я постараюсь…

— Эх, Лева, Лева… Всегда ты был тюфяком… Пообещай мне.

— Обещаю, — сдался Цыпф.

— И постарайся обязательно вспомнить мое имя. Во всем свете его знаешь один только ты.

— Неужели вы не знаете собственного имени? — глупо удивился Цыпф.

— Сейчас меня зовут Цилла. В честь жены Ламеха, потомка Каина в пятом колене. Но когда-то, в другой жизни, у меня было совсем иное имя. Очень важно, чтобы ты вспомнил его… А теперь иди и не оборачивайся… Не забудь цветы…

Когда он вернулся в лагерь, лицо у Верки было такое белое, что по контрасту с ним волосы выглядели уже не чистым льном, а обычной паклей.

Ни слова не говоря, она заехала Цыпфу кулачком в ухо. Потом из ее уст раздались звуки, которым как нельзя лучше подходило определение «змеиное шипение».

— Тварь бессовестная! Жаба поганая! Где — же ты был? Я тут до полусмерти измаялась! Вторую смену стою, боюсь Смыкова будить! А если бы аггелы тебя припутали? Кто бы за это отвечал? Да чтобы я тебе еще хоть когда-нибудь поверила! На полчаса, гад, попросился, а сам неизвестно где два часа болтался! В Киркопию за это время можно сбегать! Ах ты…