О'Санчес - Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти

Зона была невелика – меньше полутора тысяч сидящего народу, вдалеке от городов, если не считать поселка вокруг зоны для вольных и семей военнослужащих.

Промзона примыкала вплотную к жилой, состояла из обширной территории, двух основных цехов, вспомогательного инструментального участка, кочегарки, парника для господ офицеров, гаража и складских помещений для готовой продукции и комплектующих.

Раньше был и свинарник, опять же предназначенный не для сидельцев, а для обслуживающего персонала, но хрюшки дружно дохли, поощряемые завистливыми узниками, и начинание завхоза почило в бозе.

Жилая зона насчитывала шесть длинных одноэтажных жилых бараков, чуть в стороне – выгороженный «колючкой» в отдельный участок – БУР, для борзых и нерадивых, за бараками – клуб, кубовая и еще одна маленькая кочегарка при ней, рядом с клубом – в одном двухэтажном здании – пищеблок и санчасть, за ними административное, также двухэтажное здание – Контора. Штрафной изолятор расположился как всегда: между двумя ограждениями из колючей проволоки, на территории «запретки».

Гека отвели в первый барак, в первую секцию. В каждой секции, рассчитанной на сто двадцать восемь постояльцев, имелись свободные места для вновь прибывших, и было этих свободных мест немного. Все они располагались в крайних секторах, ближе ко входу. Впрочем, и тут были различия: с западной стороны на стенке углем была изображена голая женская задница под короной и червонный туз – верный признак того, что здесь живет каста опущенных, а в двух недозаполненных восточных секторах, видимо, проживало социальное «дно» – никем не уважаемые, но пока еще полноправные сидельцы, не попавшие в разряд неприкасаемых.

Дневальный шнырь снял шапку перед унтером и встал по стойке смирно. Это сразу не понравилось Геку, но он молчал, с любопытством осматриваясь по сторонам. Нар не было – стояли простые панцирные кровати в два этажа, возле каждой тумбочка. Кровати выстроились в два ряда. В проходе между рядами – два длинных стола со скамейками, человек на десять каждая. Куревом почти не пахло, значит, курят в умывалке или в туалете. В торце с окошком выгорожены две секции – одна одеялами, другая вагонкой. Вагонкой, вероятно, каптер отделился с благословения отрядного начальника, или маршал барачный, а одеялами – элита, нетаки либо актив. Дальше дверь, наверняка в сушилку.

Унтер ушел. Шнырь испытующе глянул на Гека:

– Что стоишь – ищи себе место, где свободно. Вон в том краю – девочки обитают. Чтобы ты не перепутал на всякий случай (можно как угодно понять – не придерешься). Наши вернутся через час, а то и раньше – вот-вот съем объявят, а идти близко.

– Не горит, здесь подожду. – Гек уселся за стол, ближайший к торцу и каптерке, достал книгу и погрузился в чтение. Это были «Мемуары» Филиппа де Коммина, книга, переданная ему Малоуном еще в «Пентагоне», перед этапом. Подряд ее читать было трудно, однако Геку нравилось застревать мыслью чуть ли не на каждой странице, в попытке понять бытие и помыслы человека, умершего так давно, но все еще живущего в этих мыслях и строках.

Шнырь повертелся и ушел, не решаясь самостоятельно определиться в отношении этого спокойного, как танк, мужика, шибко грамотного, однако явно – не укропа лопоухого.

Барак заорал сотней голосов, закашлял, вмиг пропитался дымом и рабочей вонью – смена вернулась с промзоны. Гек продолжал сидеть, не поднимая головы, и сидельцы проходили мимо, обтекая его с двух сторон, не задевая и ни о чем не спрашивая – есть кому спросить и без них.

– Эй… – Шнырь слегка коснулся его плеча. – Зовут тебя, иди.

– И кто зовет?

– Главрог с тобой поговорить хочет, староста барака.

– Хочет – поговорим. Давай его сюда. – Шнырь замер: это был прямой вызов существующей власти. Первые пристрелочные слова прозвучали в притихшем пространстве барака. Незнакомец не пошел на «низкие» свободные места, значит, претендует на нечто большее. Бросил вызов главному, но сидит за столом, значит на его место не тянет. Вот и понимай как знаешь: то ли цену себе набивает перед Папонтом, то ли отрицает его как урка. Если бы шнырь сказал: «тебя приглашают разделить беседу» – легче бы было определить что к чему, а мужику труднее отказаться, согласно зонному этикету. Теперь же Гек занимал выгодную позицию за столом, и Папонту придется самому придумывать что-то – на кровати век не просидишь. Папонт, главный активист барака, невысокий, но очень широкий, толстокостый и крепко сбитый мужик тридцати с небольшим лет, сразу же осознал свою ошибку, но среагировал быстро: не чинясь пошел к столу. Он уже слышал этапные параши, достигшие зоны задолго до самого этапа, но страха или беспокойства не испытывал – и не таким рога сшибали, тем более одиночка.