Флэнн О`Брайен - Трудная жизнь

– Что будет, если ты упадешь и сломаешь себе шею?

– Ты когда-нибудь слышал о Бло́ндине? Он умер в своей постели в возрасте семидесяти трех лет, а пятьдесят лет назад он ходил по проволоке над Ниагарским водопадом, на высоте ста шестидесяти метров над ревущей водой. И несколько раз – неся на плечах человека, с остановками, чтобы поджарить яичницу. Воистину великий человек. И почему он ни разу не появился в Белфасте?

– По-моему, ты начинаешь сходить с ума.

– Я начинаю делать деньги, поскольку у меня есть... кое-какие планы, кое-какие очень важные планы. Посмотри, что я приобрел. Пишущую машинку. Мне дал ее один парень с Вестерн-роу, стащил ее у своего дяди. Ее легко освоить, несмотря на то что она старая.

Но я не позволил отвлечь себя от темы.

– Так что, ты собираешься стать Бло́ндином Дублина?

– Ну, а почему бы и нет.

– Конечно, Ниагара слишком далеко. Наверное, ты протянешь свою проволоку над рекой Лиффи?

Он вздрогнул, сбросил со стола какую-то металлическую деталь и повернулся ко мне, в изумлении широко раскрыв глаза.

– О, великий Боже, – воскликнул он, – в твоих словах определенно что-то есть. В твоих словах определенно что-то есть. Натянуть проволоку над рекой Лиффи? Одетый в Маску Сорвиголовы с Маунт-стрит! Это удачная мысль – определенно удачная мыслъ. Спаси нас Бог, почему я сам не подумал об этом?

– Ради Бога, я просто пошутил.

– Пошутил? Надеюсь, ты и дальше будешь шутить подобным образом. Я должен переговорить об этом с отцом Фартом.

– Чтобы исповедоваться перед тем, как поставить на карту свою жизнь?

– Болван! Мне будет нужен организатор, менеджер. Отец Фарт знает многих молодых учителей, и я попрошу его представить меня одному из них. Это лихая компания. Ты помнишь Фрэнка Горки? Этот развращенный иезуит бывал как-то раз в нашем доме. Человек, который способен разрушить стены Иерусалима за две понюшки табаку. Вот кто мне нужен.

– Это тот, которого выгнали из его школы за то, что он помог молодому сумасшедшему совершить самоубийство?

– Я столкуюсь с ним. Подожди немного, сам увидишь.

На этом наш неожиданный спор и закончился. Я в глубине души поразился, как брату могла прийти в голову мысль пойти к отцу Фарту, чтобы просить его помочь организовать хождение по туго натянутой над рекой Лиффи проволоке, в то время как на расстоянии всего лишь в несколько футов мистер Коллопи, неуклюже развалясь в своем бамбуковом кресле, напряженно прислушивался, не позовет ли его миссис Кротти. Мне приходилось слышать о землетрясениях и тех страшных разрушениях, которые они приносят. Я не сомневался, что впереди нас ждут ужасные потрясения.

Но я в очередной раз не принял в расчет способности своего брата. Не сказав никому ни слова, он тайком ускользнул на Нижнюю Лисон-стрит, 35, и с глазу на глаз повидался с отцом Фартом. Брат сам рассказал мне об этом, когда вечером вернулся домой. Выглядел он слегка обескураженным.

– Святой монах, – сказал он, – не желает даже слышать об этом. Сказал, что я клоун и не уважаю собственную семью. Назвал хождение по проволоке прилюдным безобразием. Пригрозил рассказать все мистеру Коллопи, если я не выброшу эту идею из головы. Просил меня обещать это. Я, конечно, пообещал. Но я сам отыщу Горки, и мы обтяпаем все на славу, поверь. Я не уважаю собственную семью, каково? Какую такую семью?

– Иезуиты не любят, когда их водят за нос, – заметил я.

– Ты еще услышишь обо всем этом, – сказал брат довольно горько.

И я понял, что так оно и будет.

Когда на имя брата хлынул поток писем, а сам он стал ходить с еще более таинственным, чем раньше, видом, мне стало ясно, что одна из его схем пришла в движение. Я не стал доставлять ему удовольствие и не спросил, что он там задумал. Подробнее я расскажу об этом после, а сейчас хочу привести пример того, как мы проводили вечера в нашей кухне и какого сорта разговоры вели, не единожды и не дважды, а много-много раз. Как обычно, предмет обсуждения прямо не упоминался.

Мы с братом сидели за столом, с трудом заставляя себя делать свои ненавистные домашние задания, проклиная и Вордсворта, и Евклида, и Христианскую Доктрину, и все прочие подобные вещи, отравлявшие наши юные годы.

Мистер Коллопи сидел, тяжело опустившись в свое бамбуковое кресло и держа возле самого носа стакан со стальным ободком. На легком стуле напротив него располагался отец Фарт – очень высокий, худой, аскетичный, седоволосый, выбритый до синевы, с такой тонкой шеей, что внутри его воротничка, если так можно выразится, их могло бы поместиться целых две.