Бат-Шева Краус - Израильская литература в калейдоскопе. Книга 1

Я спустился по лестнице, чтобы попросить кого-нибудь сообщить моей жене, что я на улице. Можно послать телеграмму. Точно, телеграмму! Но как добраться до почты? На улице, понятно, ни души. Подъехал автобус. Я вошел в него. И жара со мной.

— Ну, — обращается ко мне водитель, сверля меня взглядом, и я нащупываю в кармане своей пижамы купюру достоинством в десять лир и передаю ему.

— Простите, — интересуюсь я у пассажира, стоящего возле меня, — куда это едет?

Он обращает на меня взгляд, который я никогда не забуду.

— Что, — спрашивает он глубоким голосом, — что едет?

— Автобус.

— Какой автобус? — бормочет человек, выходит из автобуса и, спотыкаясь, ковыляет на тенистую сторону улицы. Раз он выходит, то и я тоже.

— Эй, — шепчет водитель мне вслед, — Ваша сдача со ста лир…

Я даже не обернулся. Вот зануда! На углу улицы меня охватило безудержное желание купить мороженое, ванильное с карамелью и клубникой, и засунуть все это себе под рубашку со стороны спины. Почему я стою на улице? Да, дверь наверху закрыта. Внезапно в моем мозгу сверкнула испугавшая меня сама по себе мысль, что, если бы я позвонил в дверь своей квартиры, жена поняла бы в чем дело, что кто-то хочет войти, и открыла бы дверь. Почему я не подумал об этом? Странно. Что я хотел? Да, на почту…

— Мистер, — обращаюсь я к полицейскому, скрывающемуся от беспощадного светила под навесом продуктового магазинчика, — Вы случайно не видели почтовое отделение, расположенное где-то поблизости?

Полицейский достает из кармана книжечку и перелистывает ее. Он заметно потеет в своей легкой, летней форме.

— Господин, — произносит он после продолжительного молчания, — переход только по обозначенной полосе, идите, пожалуйста, домой…

Он, полицейский, разговаривает тоже странным голосом, шероховатым каким-то. Его воспаленные глаза горят, словно пара скошенных угольков.

Я обратил внимание на то, что в последнее время и я издаю глухое гортанное ворчание как дома, так и вне его. Возможно причиной этого является жара. Так или иначе, нужно идти домой: полицейский сказал. Где же я живу? Да, это сейчас проблема. Не волноваться, не нервничать — найду. Вот уже голова начинает работать, все проясняется чудесным образом: я отчетливо вспоминаю, что живу в трехэтажном доме с окнами на улицу! Он должен быть где-то здесь поблизости. Но как эти дома похожи один на другой! У всех одинаковый вход, столбы, телевизионные антенны на крыше… Что я хотел? Да, такой жары еще никогда не было. Мне нужно добыть свой адрес, прежде чем изжарюсь окончательно. Но где? ГДЕ, черт побери? Я снова беру себя в руки: думать! ДУМАТЬ! Есть! Поищу свое имя в телефонной книге — там есть мой точный адрес. Все можно решить, имея немного сообразительности. Вопрос теперь в том, как меня зовут. Я знаю, честное слово, в самом деле, имя вертится на кончике языка. Начинается с «ш», как солнце [11] На иврите солнце — «шемеш» …

Да, солнце бьет, лупит вовсю. Я чувствую, что с каждым мгновением мне все труднее удерживать тело в вертикальном положении. В первый раз в жизни я вижу зной собственными глазами: он с фиолетовым оттенком и состоит из различных кружочков, тут и там косые линии и дважды — хумус [12] Хумус — турецкий горох, семейство бобовых . Пить! На углу улицы вырисовывается образ Феликса Зелига. Он все еще жив, негодник. Феликс двигается с улицы Буграшов на четвереньках, маленький ручеек пузырится вслед за ним. Феликс приближается ко мне, глаза его жутко вытаращены. Он оскаливает зубы и рычит:

— Гррррр.

— Гррррр, — рычу я ему в ответ и с необъяснимой естественностью также опускаюсь на четвереньки. Мы потерлись друг о друга боками, издавая при этом гортанное рычание, и бок о бок двинулись галопом в направлении болот. Из окон неслись крики: «Носороги! Носороги!» Какая разница? Жара продолжится. Говорят, что еще ни разу, простите, ни мазу, что мазазу… Жарко… Все еще очень жарко.

Я прибыл в портовый город в шесть часов вечера. Встреча с Беренбоймом была назначена на десять вечера, поэтому у меня оставалось немного времени. Я зарегистрировался в гостинице и, не теряя времени, лег в кровать. Набрал номер 174 и попросил дежурную разбудить меня ровно без четверти десять.

— Хорошо, господин, — сказала дежурная, и я заснул с приятным чувством, что техника находится на стороне и простого человека. Сон был здоровым и освежающим. Мне снилось, что я президент Соединенных Штатов и произношу на съезде речь на идише о спасении иудаизма в США.