Эмма Хили - Найти Элизабет

Так вот в чем дело.

– Неужели? – говорю я и киваю. Наверное, так я должна отреагировать. Я не хочу ее подводить.

Кэти выжидающе смотрит на меня. Но мне никогда не нравилась Вера Линн. Помню, я где-то читала о том, что она никогда в жизни не училась музыке. Это меня не удивляет. Пустые у нее песни, глуповатые. Разве кто-нибудь слышал о синих птицах над скалами Дувра? Больше всего в те годы мы любили песни Энн Шелтон. Теперь их больше не услышишь.

Музыка заканчивается.

– Бабушка! – возмущается Кэти. – Пустые песни? Как ты можешь говорить так про Веру Линн! – У внучки растерянный вид, но я не могу точно сказать, серьезно ли она возмущается или только делает вид. – Поверить в это не могу!

– Понимаешь, Кэти…

– Ты предательница своего поколения, – возмущенно перерывает она меня. – Представь себе, что мне не нравится…э-э-э… Допустим, «Герлз Элауд» или еще кто-то, – задыхается Кэти. – Мне не нравятся «Герлз Элауд». Неужели в таком случае я тоже становлюсь предательницей своего поколения?

Теперь я понимаю, что она шутит, и начинаю улыбаться.

– Готова спорить, что тебе даже не нравится ситком «Папашина армия», – заявляет внучка. – Вот на что угодно могу спорить, что ты притворяешься, когда смеешься над шутками. Даже не вздумай отрицать. Я тебя никому не выдам, бабуля.

На верхней площадке лестницы, ведущей в кухню, появляются два незнакомых человека. Они смотрят на нас сверху и кивают, как будто мы всего лишь часть кухонной обстановки.

– Кто вы? – спрашиваю я.

Из-за их спин неожиданно появляется Хелен. Она безмолвно делает руками какие-то знаки. Не могу понять, что она хочет этим сказать.

– В любом случае, – неожиданно понижает голос Кэти, – может, все же есть что-то такое, что ты хотела бы послушать? Я могу найти все, что тебе нужно.

Она протягивает руки к клавиатуре компьютера и смеется деланым смехом. Что-то происходит.

– Эцио Пинца, – говорю я.

Внучка непонимающе смотрит на меня, и я вынуждена объяснять ей, что такое «Ария с шампанским». Я вспоминаю о том, как в детстве лежала на полу, рассказываю о пыли и солнечном свете. Ария находится без особых усилий, и вот в кухню врывается голос Эцио Пинцы. Кэти делает что-то такое с компьютером, и ария сразу после того, как заканчивается, начинается снова, отчего мой любимый смех звучит как будто в самом начале. Кэти ложится на ковер у моих ног.

– Ха-ха-ха. Теперь я понимаю, что это такое, – говорит она. – Прикольно. Хотя все равно не могу представить себе, как бы ты легла на пол. Мы тебя никогда не смогли бы с него поднять.

К прядям ее волос липнут хлебные крошки, но она не обращает на это внимания. Она смотрится довольно абсурдно с прижатыми к животу руками. Мне становится немного стыдно за то, каким ребенком я была когда-то. Внучка закрывает глаза, и я тяну руку за куском хлеба. Кэти, похоже, не видит этого. Она даже не замечает, как я достаю из холодильника масло. На записке написано, что тосты запрещены, и поэтому я делают себе бутерброд с маслом. Я не знаю, где находятся тарелки, да и нет времени. Поэтому я кладу хлеб на газету.

– Ха-ха-ха, – смеется Кэти, прижимая руки к животу, когда я беру в руки нож. – Ха-ха-ха, – смеется она, когда я отрезаю толстый ломоть масла. – Ха-ха-ха, – смеется она, когда я провожу языком по мягкому хлебу, намазанному солоноватым маслом.

– Ха-ха-ха, – повторяю я, закончив есть, и сминаю газетные страницы в ком. Увы, это у меня выходит плохо. Похоже, что между ними оказалась какая-то книжица. Она из более плотной бумаги, и поэтому газетный комок не получается. Ощущение плотной бумаги, не желающей сминаться, напоминает мне о чистке кухонной плиты, о сладком, но неприятном запахе чернослива, запекающегося в подливе, напоминает о возвращении домой после той встречи с Фрэнком в пабе.

Я услышала, как часы в гостиной пробили пять, и когда вошла в дом, то решила, что скандала не избежать, но этого не случилось. Плита на кухне была включена, и мама оставила на столе записку, в которой сообщала, что они с отцом вернутся в шесть часов, и попросила добавить несколько картофелин в тушеное мясо. Это была мешанина из двух видов рагу, и в одну разновидность был добавлен чернослив, я его не любила. Запах, который он издавал по мере того, как тушилось мясо, был неприятно-сладковатым. Я была рада, что, пока мамы нет, можно чем-нибудь поживиться до ее прихода. Я отрезала кусок хлеба толщиной с палец и, поскольку мама не любила тратить драгоценное масло, намазала на хлеб маргарина, предварительно положив его малюсенький кусочек на тарелку, после чего поставила все это на несколько секунд в духовку, чтобы он стал мягче и вкуснее. Когда я вытащила тарелку, то заметила, что вместе с ней потянулись и листы газетной бумаги.