Мо Инья - Избранные произведения писателей Юго-Восточной Азии

— Ты, кажется, порядком притомилась, — сказал Хуан, глядя на женщину, которая не успевала кидать стебли в барабан молотилки.

В ответ Дао метнула на него сердитый взгляд.

— Если устал, то сам и отдыхай!..

Хуан рассмеялся, обнажив два ряда белоснежных зубов.

— Смотри, как знаешь! Я ведь тебя не неволю, — произнес он весело и еще энергичнее стал крутить педали. Барабан стремительно завертелся, и орехи, освободившись от корней, так и выскакивали, скатываясь по краям кучи.

Хотя Дао и впрямь устала, в глазах ее светился вызов.

Настало время перерыва, и Хуан отошел в сторонку. Но Дао из упрямства все совала стебли в барабан, продолжая крутить педали.

— Ну, что, молодежь, отстаете?! Перерыва еще не успели объявить, они уже обрадовались! Ишь разлеглись…

Проходивший мимо бригадир Лам, поглядев на Дар, которая стояла около молотилки гордо подбоченясь, подмигнул и с ехидцей сказал:

— Э-э, да я вижу, ты у нас вовсе не старая. У тебя все еще впереди!..

Это была обычная шутка, которую в бригаде привыкли отпускать в адрес Дао и от которой она всегда расстраивалась, будто слышала ее впервые.

— Каждому овощу свой сезон! — сердито отпарировала Дао.

Но Лам лукаво взглянул на Хуана и процедил:

— А ведь еще многие могут тобой увлечься, так что ты не унывай…

Хуан пригладил волосы и ласково поглядел на воинственную Дао. От этого взгляда на скулах женщины выступил яркий румянец и вызывающая улыбка сошла с губ. Она громко вздохнула и, приподняв куст арахиса, стала отрывать орехи один за другим.

— Вы же знаете мою историю. Каждая весна крадет у молодости еще один год… Там, на равнине, у меня был дом, была семья… — Она вдруг осеклась, поняв злую шутку Лама: он ставил на одну доску ее, самую некрасивую и уже немолодую женщину из бригады, с первым красавцем. И пожалела о своей искренности. Дао горестно вздохнула: на что она могла надеяться?..

Дао приблизилась вплотную к Хуану и, глядя ему в глаза, продекламировала:

Не правда ли, Хуан, бывает, и такая цена мала?..

Она стояла перед ним и говорила о чем-то. Но когда он поднял голову и, опять ласково улыбнувшись, поглядел на нее, она забыла обо всем: о своей трудной, несуразной жизни, о своем возрасте, — как будто ничего этого и не было в помине, а существует только вот эта радостная минута, и она имеет право на счастье, на любовь, как любая удачливая, молоденькая девушка…

Дао пришла в совхоз Дьенбьенфу в начале второй послевоенной весны, когда празднуют Тет [12] Тет — вьетнамский Новый год, отмечаемый по лунному календарю в разные числа, от середины января до начала февраля, праздник прихода весны. . Она пришла в поисках пристанища, не зная сама, чего ищет, чего хочет, как птица, уставшая летать, как дикая лошадь после длительной, изнурительной погони. Она жаждала уйти от старой жизни, чтобы забыть все, что было до этого. А вдруг на новом месте ей улыбнется счастье? Ведь уже столько горя и столько нужды выпало на ее долю… Человеку обыкновенному суждена трудная жизнь, может быть, только красавице рок посылает еще большие тяготы, которых невозможно избежать, как расплату за красоту…

Дао родилась в Хынгиене, в безземельной семье, занимавшейся продажей лепешек из сои. Когда деревню их в сорок шестом оккупировали враги, семья Дао стала делать закваску и варить вино. Семнадцатилетнюю Дао выдали замуж, но муж попался ей никудышный, картежник и пьяница, так что они не вылезали из долгов. Потом он бросил ее и ушел на Юг, но в пятидесятом году вернулся, и они снова жили вместе. Когда сыну исполнилось два года, отец неожиданно заболел и умер, а вскоре за ним последовал и мальчик. Дао осталась одна-одинешенька на свете. С коромыслом через плечо стала она ходить из деревни в деревню, из села в село, торговала птицей, фруктами, овощами, лечебными травами. Она возвращалась к себе в деревню, когда поспевали плоды на фруктовых деревьях, а после сбора урожая опять уходила в Хонгай, в Камфу, в Лаокай или даже в Ханой. Летом на ней была латаная-перелатаная коричневая одежонка, давно уже выгоревшая, зимой добавлялась накидка на ватине. Нигде долго не задерживалась Дао, в дождь, в зной брела она по бесконечным дорогам страны. В любом доме она находила приют, а когда ее сваливала болезнь, то отлеживалась у каких-либо знакомых. Скитания изменили Дао до неузнаваемости. Красивые волосы потеряли прежний блеск, стали редкими и сухими, зубы испортились, утратив блеск черного лака [13] Обычай красить зубы в черный цвет идет от древности: во многих странах Юго-Восточной Азии это считалось признаком красоты. , и, глядя на себя в зеркало, женщина замечала на лице своем печать жестокости и озлобления. Иногда она подумывала о возвращении в деревню, но там уже родных не осталось. И она продолжала бродяжничать, проклиная свою суровую, горькую долю. Не сладка жизнь одинокой женщины. И Дао ненавидела эту жизнь, завидовала чужой судьбе, всем тем, у кого есть постоянный кров над головой. Может быть, именно поэтому она пришла в далекий горный поселок, куда крестьяне ехали добровольцами, и попросилась на работу.