Марина Юденич - «Титаник» плывет

Слава Богу, все было позади.

«Титаник» благополучно вошел в акваторию Атлантического океана.

А безумный Атлантический бал наконец закончился.

Голливудская команда — идеологи и постановщики самых прославленных шоу — от церемонии вручения «Оскара» до торжества по случаю инаугурации президента — корпели над его сценарием целую вечность и теперь были счастливы. И горды.

Полина не разделяла их восторга. Ни в ту пору, когда сценарий еще обсуждался. Ни — тем более! — теперь, когда он полностью воплотился в жизнь,

Впрочем, последнее, заключительное шоу ночного представления, то самое, что поначалу казалось наиболее дурацким, неожиданно пришлось к месту. И даже очень.

Фантазия и размах у парней из Голливуда значительно уступали широте тюменской души. Но мысль, как выяснилось, работала в том же направлении. Нырять с палубы ночью американцы не предлагали, но обливать всех желающих атлантической водой — это пожалуйста!

Оптимистический, бодрящий финал.

Небольшими ведрами матросы черпали воду за бортом, ловко подтягивали наверх.

Верхняя палуба огласилась отчаянными воплями — вода оказалась ледяной, у смельчаков перехватывало дух.

Многим, однако, обливание пошло на пользу.

Народ протрезвел.

И мирно разошелся.

Оказавшись в своей каюте, Полина без сил повалилась на кровать.

«Так не пойдет, — вяло подумала она, — нужно встать и умыться. Хотя бы умыться. Ванну мне не осилить».

Сознание стремительно погружалось в беспамятство.

Последняя мысль, проскользнувшая в сплошном вязком тумане, оказалась довольно странной.

Но Полина уже не успела этого осознать, уловила только саму мысль.

И ту — довольно смутно.

Мысль была такая.

«Совсем как там. На войне. Холодно и сыро. А умывальник на улице».

«Как это на улице? Почему?» В сознании, оказывается, еще теплился огонек рассудка.

Оно даже попыталось возмутиться. Но силы иссякли, огонек погас. И наступило безмолвие. Поначалу.

Потом был сон.

Красноглазый полковник издалека протягивал ей цветок. Чайную розу на длинном стебле.

«С чего бы это?» — подумала Полина во сне.

И тут же спохватилась, сообразила. Ну конечно! Было Восьмое марта — он решил поздравить ее с праздником.

Как мило!

Она улыбнулась, потянулась к цветку. Но полковник неожиданно отдернул руку. Лицо его стало напряженным. Взгляд — тревожным.

Словно что-то за спиной Полины сильно его испугало.

Полина хотела оглянуться, но не смогла.

Случаются во сне такие странные вещи — возможности, данные самой природой, вдруг пропадают. Исчезает голос, отказывают ноги и руки.

В этом сне Полина утратила способность оборачиваться и смотреть назад.

Только вперед, перед собой.

А перед ней по-прежнему был красноглазый полковник. На смену испугу пришли раздражение и даже злость. Злился он на Полину. Это было очевидно, хотя полковник не проронил ни слова. Только смотрел воспаленными глазами — требовательно и сердито.

«Что? Что я делаю не так?» — спросила Полина.

Он не ответил, но еще больше нахмурился.

Рука с розой снова потянулась к ней. Но теперь она знала точно — он вовсе не собирается дарить ей цветок.

Тогда что же?

Стебель розы сплошь покрыт острыми шипами. Один из них поранил полковника. Капля крови бежит по стеблю.

Яркая, заметная.

Алая — на зеленом.

«Надо прижечь ранку, — сказала Полина. — Обязательно надо. Повсюду такая грязь».

Полковник неожиданно засмеялся. Недобрым, страшным был этот смех. Лицо его не смеялось, и глаза не смеялись.

Взгляд впился в ее душу.

Или розовый шип каким-то образом проник туда?

Разве такое возможно? Непонятно.

Тьма сомкнулась вокруг.

А потом зазвонил телефон.

«Это он! — обрадовалась Полина во сне. — Он все-таки позвонил и сейчас объяснит, что это за шутка была такая, с колючей розой».

Телефон продолжал звонить.

И, дрогнув, разомкнулось наконец плотное кольцо сна.

Голос Стива был бодрым и решительным — он редко говорил таким тоном, исключительно в минуты сильного волнения. Или злости.

Наступило утро?

Она проспала что-то важное, и потому он сердит?

Сон улетучился.

— Просыпайтесь, Полли! У нас проблемы.

— Эллиот?

— Не совсем. Та, которая за ним стояла.

— Та? То есть — женщина?

— Жду в офисе.

Он первым положил трубку. Полина наконец взглянула на часы. Пять часов пятьдесят четыре минуты. Сорок минут сна. Только сорок. И столько непонятного.